— Но где же он прятался все это время? — спрашивала я Кораблева, но он только загадочно покашливал.
Леня к тому времени уже добился показаний от сотрудников обменного пункта, состоявших в дружеских отношениях со Спиваком. Те подтвердили, что Спивак несколько раз заказывал получение денег по кредитной карте Нагорного; они печатали для него квитанции, он забирал их и приносил уже с подписью владельца кредитной карты. Поскольку суммы со счета Нагорного списывались немаленькие, сотрудники пункта обмена валюты волновались, но Спивак успокаивал их и заверял, что все чисто, что квитанции подписаны Нагорным лично. Поскольку с этих выданных сумм они имели неплохой процент, они охотно верили Спиваку.
— Значит, Нагорного прятал где-то Спивак, — сказал на это Леня.
— Понятно, только где, вот вопрос.
Сам Спивак молчал и по этому поводу, и по другим. Я переживала, потому что милицейские дела всегда были чреваты полным отсутствием контакта между следователем и подследственным. Работники милиции — особая категория обвиняемых, они не могут забыть, что еще недавно сидели по другую сторону стола, и очень болезненно переживают перемену участи. Так что на откровения фигуранта рассчитывать не приходилось, надо было самим искать доказательства.
Перечитывая в который раз данные обнаружения и осмотра трупа Нагорного, я прицепилась к клочку бумаги, вытащенному из кармана его брюк. Клочок был похож на обрывок квитанции из прачечной или обувной мастерской, на нем читался фрагмент номера, но и все. Не будешь же обходить с этим кусочком бумаги все прачечные и ремонты обуви! Потому я положила бумажку в прозрачную папочку и везде таскала с собой, показывая всем, кому не лень, и спрашивая, что это такое. Однако никто ничего нового мне не сказал. Но как-то, идя по Большой Морской из городской прокуратуры, я столкнулась с начальником оперчасти одного из наших следственных изоляторов. Он неторопливо шагал по улице, думая о своем. И очень мне обрадовался.
— Пошли где-нибудь кофейку попьем, — предложил он, и я с удовольствием согласилась.
Мы зашли в ближайшее кафе, сели за шаткий столик, и он принес два кофе. Тут у меня в сумке зазвонил мой лоховский телефон (после того, как Хрюндик уел меня ненадлежащим внешним видом телефона, я уже стеснялась доставать аппарат в общественном месте). Пока я ковырялась в сумке в поисках звонящего мобильника, из сумки выпал тот самый прозрачный пакет с обрывком квитанции. Начальник оперчасти поднял его и стал разглядывать.
— Да, кстати, ты не знаешь, что это такое? — спросила я без всякой надежды на то, что услышу что-то конструктивное. Но он уверенно ответил:
— Знаю, конечно. Это квитанция, которую в наших изоляторах выдают арестованным при поступлении в СИЗО, в обмен на изъятые часы, шнурки и ремешки.
— А по номеру можно сказать, кому квитанция выдавалась? — задала я глупый вопрос.
— Конечно. Но здесь не целый номер, а фрагмент. Давай цифры, я тебе завтра список сделаю.
— Нет! — закричала я. — Хочу сегодня, сейчас! Пошли скорее, я машину поймаю.
— Тьфу, заполошная, — фыркнул он. — У меня за углом тачка припаркована…
Мы выбежали из кафе, прыгнули в машину, и опер, поддавшись моему ажиотажу, понесся с такой скоростью, что я взмолилась:
— Может, хоть на красный свет ездить не будем, а?
— Каждый ездит на цвет своего удостоверения, — ответил он мне, не снижая скорости.
Мы примчались в изолятор, он протащил меня внутрь без пропуска, потому что я не могла дождаться, пока придет девочка, оформляющая пропуска. В канцелярии мы подняли корешки квитанций и выяснили, что возможных вариантов номера — ни много, ни мало, а всего пятьдесят восемь.
Проверять всех было немыслимо, и вдруг мне в голову пришла одна мысль.
— Миша, — обратилась я к начальнику оперчасти, — а можно поднять талоны вызова заключенных? Меня интересует, кого вызывали чаще всего Спивак и Захаров из ОРБ.
— О-о! — застонал начальник оперчасти, но притащил мне мешок талонов и предложил самой порыться в них и поискать нужные.
Нужные я искала два дня. Пробовала было привлечь к этому делу Шарафутдинова, как нельзя лучше подходящего для нудной, неквалифицированной работы, но к исходу первого дня поняла, что мне проще самой перелопатить этот мешок, чем долго находиться в обществе Татарина. И отправила его восвояси.
Но вечером второго дня передо мной лежали талоны вызова Захаровым некоего Ослова Ивана Вахтанговича, числившегося за отделом дознания того самого района, где Барракуде в первый раз неудачно пытались сунуть «левый» пистолет. Вызовы приходились как раз на даты получения денег со счета Нагорного. Я вцепилась мертвой хваткой в начальника оперчасти, мне подняли личное дело Ослова и нашли фотографию. С нее на меня смотрело такое знакомое заочно лицо депутата Нагорного. Начальник оперчасти присвистнул, заметив сходство между Ословым и снимками Нагорного, которые я вытащила из сумки.
— Это что же, Нагорный у меня под носом столько времени сидел, — сокрушался он, листая личное дело. — Нет, чтоб тебе, Машка, раньше прийти, сейчас бы уже дырочки для орденов сверлили, а?
А я уже строила планы достижения консенсуса с Захаровым; он-то на свободе, а вот эти свежедобытые факты вполне могут реально изменить ему меру пресечения. Можно попробовать поиграть на этом, мечтала я, пусть он вломит своего шефа, а сам отделается легким испугом…
Захаров держался до последнего. Но в самый неожиданный для меня момент дрогнул.
— А меня точно не арестуют? — спросил он.
Глава 21
— Ну что, Мария Сергеевна, — спросил меня шеф, ухватив за фалды, когда я в первый раз за три дня на минутку залетела в прокуратуру за бланками, — ясность есть?
— Более или менее, — ответила я, запыхавшись.
— Ну расскажите старику, как ваш Нагорный в тюрьму-то залетел, — попросил он, посмеиваясь.
Я рассказала старику, что, вернувшись из Москвы и смертельно опасаясь, что его убьют, он примчался к своим коррумпированным связям — Спиваку и Захарову, которых весьма ценил, содержал на неплохом окладе и никому их не засвечивал.
И Спивак принял весьма нетрадиционное решение, рассудив, что Нагорного будут искать где угодно, но только не в тюрьме. К тому же Карасеву найти своего подопечного в следственном изоляторе будет еще труднее, чем прокуратуре. Используя свои связи в районе, откуда он когда-то пришел в ОРБ, он вместе с районным дознавателем состряпал уголовное дело по использованию поддельного документа, благо у него валялось несколько забытых и выморочных паспортов. Дело было фальсифицированным от начала и до конца, но дознаватель умудрился получить по нему санкцию, и господин «Ослов» отправился за решетку, видимо, утешая себя мыслью, что лучше в тюрьму, чем на кладбище.
И там, в тиши следственного изолятора, у него сформировался план по захвату власти в преступном сообществе. План формировался при участии Спивака и Захарова (что Захаров категорически отрицал, но без успеха, слишком многое говорило о его причастности). Кстати, возможно, что мысль о захвате власти первому пришла в голову вовсе не Нагорному, а Спиваку и Захарову, после того, как они вербанули на сбыте наркотиков стриптизершу из ночного клуба, оказавшуюся родной сестрой любимого карапузовского охранника.
