Хромов вскочил со стула, ударил себя в грудь., - Да я его в темноте одним глазом узнаю. Его морда, вот она у меня стоит… здесь, — он почти накрыл ладонью лицо. — Я его навсегда сфотографировал. Узнаю козла в любой личине…
— Точно, Владимир Андреевич, да? — Гюрза подалась вперед. — Если вам предстоит опознание, сможете его узнать?
— В натуре вышли?! — аж выкрикнул Хромов. — Матерью клянусь, помню его харю, не спутаю.
Нет, вы понимаете, кого он завалил? Да еще!.. Я ж из-за него, гада, суки подлой, сейчас на нары угодил! — Фреза, не жалеючи, с размаху ударил себя кулаком в грудь. — Личная предъява к нему! Из-за него!
— То есть как из-за него? — искренне удивилась Гюрза и насторожилась, готовясь вцепиться в новую, полезную информацию. — Вы его и после того встречали?
— Он бы не жил, кабы встретились! Руку, руку он мне прострелил. Вот! Покажу… — Хромов начал сдирать с себя робу.
— Отставить! — пришлось Гюрзе рявкнуть, чтоб пресечь это безобразие. В карцер хочешь?
— У меня ж рука с тех пор болит. — Хромов послушно сел на место, не прекращая говорить. — Зажила-то зажила, но стала затекать ни с того ни с сего и отниматься. Вдруг — раз! — и не могу поднять, пальцами пошевелить, не чувствую. И вот, когда от ваших уходил со шмотками из чужой квартиры, ушел бы — ей-ей! Да на одной руке разве по лестнице быстро ускачешь? Зато ваши как обрадовались, увидевши меня на стене дома и притом с поличным.
Фреза, вытерши рукавом забрызганные слюной губы, внезапно перешел на вкрадчивый тон:
— Можно просьбочку? — И, не дожидаясь позволения, высказал ее:
— Если посадите гада, нельзя ли устроить, чтоб его сюда прописали? На лице Хромова расплылось блаженное выражение — надо полагать, он представил, как мокрушника приводят в камеру, где его встречают Фреза с дружками.
— Что ж, тогда, может быть, еще предстоит свидеться. — Гюрза поднялась, показывая, что разговор окончен. Больше незачем было мерзнуть. А ноги уже совершенно окоченели, да и за отвороты шубы, сквозь свитер давно уже проникли щупальца холода, хозяйничали вовсю, по телу то и дело пробегала судорога озноба.
— Неохота — не морочьтесь. Выйдут там сложности с посадкой, засылайте сюда наводку, где этого козла искать. У нас прокуроров нет.
— Хромов, не забывайтесь…
И вдруг Гюрза взвизгнула. Ничего не смогла с собой поделать. Женская природа оказалась сильнее.
Хромов оглянулся и успел заметить серое быстрое существо до того, как оно непонятно куда исчезло, не добежав до угла комнаты и мелькнув на прощание длинным хвостом. Он улыбнулся, открыв весь металл своей пасти, и даже с какой-то теплотой в голосе проговорил:
— Хозяйка. В щель ушла. Знаете, щели узкие, и палец не просунешь, а у них здесь везде дом.
«Не только у крыс», — подумала Гюрза.
Глава 7
11.12.99, утро
Он оставил машину за квартал от адреса, заплатил малиновому мальчику с буквой «Р» на спине и, не забыв захватить с переднего сиденья целлофановый пакет (зачем забывать, там же заготовлена клевая отмазка), оставшийся отрезок пути одолел пешком, получая от прогулки удовольствие. «Совершать променад, вот как это называется, когда топаешь по такому району, где раньше ниже графа не селились», — он помахивал пакетом, и вообще настроение у него было подходящее, можно сказать, хорошее. Приятно работать, когда тебе помогают, да еще такие информированные люди из одного с жертвой ведомства, когда тебе остается творческая часть, а рутину взваливают на себя другие.
И вообще денек славный: слабый морозец, пасмурно, безветренно.
Он любил приходить на место два раза: осмотреться — раз, исполнить два. Сегодня он осмотрится, завтра исполнит. Все остальное известно: как выглядит баба, во что обычно одевается, когда начинается у нее работа, во сколько выходит из дома. Известно вдобавок, что живет одна, что накануне никаких дежурств, то есть завтра она отчалит на работу как обычно. Остальное — дело техники, эффективности и красоты постановки.
А в хороших декорациях будет проходить наше кино, отметил он. Центр города, Нева проглядывает из-за домов, симпатичный бульвар, с которого он сейчас сворачивает в узкий переулок и, покосившись на табличку с номером, убеждается, что прибыл по адресу. И дом нашей жертвы хорош: лепные узоры по фасаду, каменные вазы в нишах, кариатиды поддерживают балконы, башенка надо всем этим.
Он ступает, можно сказать, на свою съемочную площадку. Где сварганит замечательную постановку, новый шедевр. Он же режиссер, он же исполнитель главной роли. Он отдает себе в этом отчет — его прикалывает (как говорит нынешняя молодежь) роль режиссера, могу так, могу эдак, захочу взорву, положив «пластик» под коврик, захочу пристрелю из двух стволов или из одного, захочу засажу под сердце ритуальный кинжал, чтобы газетчики репу чесали — а что бы это значило, а не секта ли сатанистов пошалила? — все в его руках.
Если это разновидность сумасшествия — не Страшно. Называй как хочешь, лишь бы гонорары не уменьшались. Можешь назвать это — «кино одного для одного». Или для всех. Ведь потом его постановка обсуждается критиками в серых шинелях, общественностью, узнавшей о спектакле по отчетам газет, репортажам на радио и телевидении.
Обсуждают дольше, и с большим азартом, чем новый фильм какого-нибудь Сокурова.
Он достал из кармана и надел очки с простыми стеклами в дешевой оправе, этот аксессуар добавился к поношенной куртке, из которой заметно лез пух, синим брюкам, похожим на школьные советской поры, и нелепой вязаной шапочке. Идучи по переулку, ссутулился и не то чтобы сознательно изменил походку, а сама она подстроилась под образ — образ бедного интеллигента, берущегося за любую идиотскую работу, чтобы как-то прокормиться. Войдя под арку, он вытащил из пакета кипу цветных бумажек, в которых сразу угадывались рекламные проспекты.
В арке железные ворота. Да что ж такое, да сколько можно? Хоть охранника здесь нет и ворота, сейчас распахнутые, вряд ли здесь когда-нибудь запирают. Если только на ночь. Ну да ночь нам ни к чему. Переулок малолюдный. Можно подгадать и двигаться навстречу, можно ждать у выхода из арки. Но труп в переулке быстро, очень быстро обнаружат. Не говоря про случайных свидетелей.
А учитывая, что прождать можно до пятнадцати-двадцати минут, свидетелей поднаберется — девать некуда. Ладно, не надо о плохом. Он не знал, в каком именно подъезде живет ментярша. Следуя за образом распространителя агитационных фитюлек, упрашивающих отдать голоса за очередного спасителя России на приближающихся парламентских выборах, он направился в первый попавшийся подъезд. Потолкался у почтовых ящиков, сунул в щели для писем и газет парочку синих бумажек с портретами и хвалебными речами кандидата. Эту белиберду он понавытаскивал из таких же ящиков прогулялся вчера по Лиговке, заглянул в несколько домов недалеко от Московского вокзала, там ряды почтовых ящиков выглядели как рот бомжа сплошные темные провалы на месте крышек, ну бери чего хочешь.
