Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 161
Выше – большими буквами – «ХОРИН». Чуть ниже – подробное пояснение странной аббревиатуры:
«ХОР, Исполняющий песни на Иностранных языках» под руководством Юнниковой Т.В., – Заслуженного деятеля искусств Российской Федерации, режиссера нашумевших в семидесятые годы постановок Московского Драматического театра имени А.С. Пушкина «Ветер странствий» и «Соль земли нашей», – приглашает на конкурсной основе музыкантов оркестра и исполнителей.
Прошедшие творческий конкурс будут включены в основной состав хора и помимо участия в увлекательных репетициях смогут отправиться в гастрольные поездки по городам Российской Федерации, ближнего и дальнего Зарубежья.
В числе последних гастрольных «адресов» хора – Рига, Прага, Самара, Нижний Новгород.
Собеседования и творческий конкурс проводятся по 28 февраля с.г. включительно. Ждем вас каждый вечер в семь часов ровно по адресу…»
И далее следовало название улицы и номер дома, располагавшиеся не столь далеко от станции метро «Бауманская».
Подобных объявлений было расклеено по Лефортово немало. Теперь они висели поливаемые дождем, едва державшиеся под ударами сильного ветра и вроде бы никому не интересные… Вроде бы…
Два человека стояли возле щита объявлений. Хориновский листок они уже прочитали (в который раз!) и смотрели куда-то в сторону. Они и сами были из «Хорина», так что читать листок им было, в общем-то, незачем, а здесь, на этой улице, они оказались по одному малозначительному делу.
Один из них закурил сигарету и, глядя куда-то вверх, на небо и крыши окрестных построек, произнес:
– Лефортово – это пыльная кладовка, которую захламило несколько поколений владельцев квартиры… Одни затащили сюда часы с боем и латинскими цифрами на циферблате, другие – саблю и банную шаечку, третьи – уланский мундир, четвертые – дальномер от танка, пятые – самовар и щербатые чашки, шестые – переходящее красное знамя участников социалистического соревнования, седьмые – старую шубу и чей-то портрет в треснувшей дореволюционной раме…
– Да!.. – утвердительно произнес второй хориновец. – Городской хаос!.. Черт ногу сломит в хитросплетении заборов, проулков, домов и каменных сараев, стоящих без всякого плана… Здесь нет и не может быть никакого действия, никакого блеска, никакой радости!.. Одно уныние и тоска!..
И он резким движением сорвал со щита хориновское объявление…
– Зачем ты это сделал? Вот скверный человек! – возмутился другой.
– Ты же сам ругал Лефортово!.. Я не хотел, чтобы наше объявление здесь висело!.. Мне кажется, наш «Хорин» должен располагаться в каком-то другом, более достойном месте!.. – ответил тот, что сорвал объявление. – К тому же тут этих объявлений еще полным-полно. Вон – чуть ли не вся доска только ими и обклеена…
– Я не ругал Лефортово. Я просто сказал, что оно похоже на темный чулан, в котором в беспорядке свалены всякие старые вещи… Но в старом чулане тоже, при желании, можно найти много своеобразного очарования. Старые вещи – свидетели истории. Разве не интересно их рассматривать?!. Что же касается «Хорина»… Знаешь, ребенком я очень боялся темноты. И просил, чтобы родители оставляли включенной маленькую лампу… Лампа горела в темноте, а я представлял, что это (внутри лампы) – то место, где живут маленькие человечки… Они слабы и одиноки в своей залитой светом колбе… А кругом – море мрака… Но все же – в лампе-то им очень уютно… Наш «Хорин» – это как лампа, а кругом – море мрака. Кругом – наше Лефортово…
– Наше?.. Как же так?! Как-то очень не хочется, чтобы это было нашим… – заметил между прочим второй хориновец. – Как-то не очень хочется, скажу тебе честно, чтобы все это было нашим… Не наше это!..
– Не-ет, это все не то!.. Сегодняшняя ночь – особенная!.. Сегодня мы должны разогнаться на гоночной машине наших эмоций. Но для этого необходимо действие, яркость… А здесь… Боюсь здесь мы просто в конце концов заблудимся в одном из дремучих закоулков… Ладно, пошли…
– Куда идти!.. Кругом бесовщина какая-то!.. Не-ет, здесь некуда идти!.. Эти места нельзя понять, невозможно разгадать, возникли они как-то странно и непонятно, не так, как другие места (здесь поселились приглашенные Петром Первым немцы, поселились на московской окраине, Лефорт поселился), у них было много таких черт, каких не было у других мест (трактиры немецкой слободы – приют воровской братии, здесь обдумывали свои преступления многочисленные воровские шайки, здесь много недоброго творилось), они существуют слишком долго, чтобы их как-то очень просто можно было понять… Свидетели истории… Мне кажется, ты это очень точно сказал, про историю. Она все время тяготеет над нами, история. Здесь ее слишком много. На каждом шагу, куда ни посмотри – кругом немые свидетели истории, дома, предметы, улицы, какие-то заборы, захламленные балконы, окна… Они были свидетелями, они – часть истории, они напоминают. И не перестанут делать этого никогда… Зачем нам это напоминание?.. Госпиталь… Река… Я думаю, что для спокойствия всего остального человечества их необходимо стереть с лица земли, а на их месте построить огромный развлекательный комплекс, в котором бы всю ночь играла музыка, на нескольких этажах суетились бы официанты… Блеск!.. Море огня!.. Какие-то невероятные и феерические танцполы с безумной и яркой цветомузыкой!.. Бары, в которых негры в накрахмаленных белых рубашках жонглируют шейкерами, взбивая коктейли, а сами коктейли – знаешь, такие с фруктами, с зонтиком на палочке и полосатыми трубочками…
Коктейли – коктейлями, полосатые трубочки – полосатыми трубочками, а и помимо них в это время происходило немало всякого… Тут и усталость участников действа, готовившихся к завтрашнему выступлению, и то, что происходило в этот момент на импровизированных подмостках в доме, имевшем адрес по Бакунинской улице, и Таборский.
Впрочем, про Таборского читатель пока не много знает. Можно сказать, не знает почти ничего.
Но начнем по порядку, хотя порядка-то в этой истории как раз и не было… Сделаем так: расскажем о подмостках, о Таборском, об усталости…
Нет, если уж честно, то усталость была у всех страшная… Усталость чувствовалась в этот вечер по всему Лефортово, у всех героев этого повествования… Может быть, именно из-за нее, из-за этой усталости все и крутилось в таком сумасшедшем, огненном вихре. Подмостки… Таборский… Усталость… Мальчик в куцоньком пальтишке…
Подмостки… На подмостках все в порядке. Выходит актер и говорит. Нет, немного не так. По сцене крадучись проходит человек, обутый в домашние тапочки…
Глава XII
Реквием вновь вошедшему
По сцене крадучись прошел человек, обутый в домашние тапочки и спрятался за портьерой, а с другого края на сцену вышел актер, одетый во фрак и белую манишку. На ногах у него были черные ботинки, и в их лаковых боках отражался тусклый свет рампы, направленной на одиноко стоявшего героя. После небольшой паузы он очень бодрым и громким голосом начал говорить:
– Весь неотвязный вздор, который накопился в моем характере за три десятка лет, привел меня в один печальный день к тому контрапункту судьбы, за которым, как мне кажется, уже не может быть ничего… Да… Вот… Неотвязный вздор – это мои мечты о поросячьем счастье… Мои идеи о том счастливом моменте, когда не станет в моей жизни мрачного труда, занудства… Эти идеи всегда имели для меня слишком большое значение… Мрачный труд, занудство… Чем больше я мечтал… Все эти мечты… Все это, как ни странно, не только не облегчало мою жизнь и не приводило ее ни к какому счастливому пункту, но только все сильнее и сильнее запутывало ее… Мечта о поросячьем счастье – очень опасная вещь. Уверен, что эта мечта о поросячьем счастье только еще сильнее запутает жизнь!.. Хоть бы кто-нибудь прекратил эту путаницу!.. Такая сильная путаница… Никак в ней не разобраться!.. Какой-нибудь суд ее рассудил бы, что ли!.. Хоть бы скорее Страшный Суд!.. А вы, собственно говоря, кто будете?.. – вдруг проговорил Томмазо Кампанелла, – а это именно он был одет во фрак и белую манишку, – неожиданно заметив рядом с собой незнакомого мужчину с грубыми чертами лица и пшеничными усами. Тот, впрочем, находился в зале уже минут пять кряду…
Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 161
