кто-нибудь предложит мне сделать тест ДНК. Я мечтала о семье, о том, чтобы остался хотя бы единственный человек на всей земле одной со мной крови, для которого ценно само мое существование. И пусть я уже забыла о своих мечтах, отказаться от чего-либо, участвуя в программе по защите свидетелей, было сложно. Мои волосы подрезали и перекрасили в «натуральный» цвет, меня обязали носить цветные линзы, рассосали филеры в губах, потребовали удалить имплантаты из груди… Ха! А у меня своя! Теперь я хожу в уродском спортивном утягивающем белье. И до сих пор мне сводят татуировку на бедре. Вот это жесть. Я смотрела на свое отражение в зеркале и не узнавала себя – оттуда на меня смотрела чужая девушка. Такая может ранним утром спешить на лекции в институт. Или прийти в больницу навестить пожилую родственницу. Она бежит под дождем, перепрыгивая через лужи, и прячется под навесом трамвайной остановки. Вечером ее ждут на семейный обед, а на Рождество кто-то положит под елку подарок с ее именем: Юлия. А еще она самая лучшая на свете мама… Это не я, но она мне нравится все больше и больше, и я решаю, что тоже так смогу.
Поэтому, когда через несколько дней Людовик примчался, тыча мне в лицо бумагой с какими-то цифрами, восклицая: «Мы должны пожениться, и ты получишь, что должна!»– мне стало плохо. Я только-только представила себя на месте честной, чистой положительной героини, как мне опять предложили роль куклы для забав. Зачем весь этот маскарад с «переодеваниями», когда результат все тот же?
Я сидела и плакала, а Людовик хлопотал надо мной, сыпал извинениями и говорил о разводе. И вот я уже хохочу:
– Уважаемый, но мы еще не поженились!
Тогда Людовик успокоился, взял себя в руки, выпил принесенную мне воду и рассказал все по порядку. Оказалось, что я девушка непростая и могла бы претендовать на многие богатства, но не в нынешнем моем положении, после смены личности. Зато он предлагает свое имя, титул и средства для восстановления исторической справедливости, не требуя в ответ ни постели, ни любви.
Только одно условие – я должна стать той, кем мне пристало быть: достойной наследницей большого состояния, образованной, культурной, самодостаточной женщиной с чувством собственного достоинства. А когда я буду готова самостоятельно поддерживать свой статус в обществе, мы сможем развестись и я устрою личную жизнь. Людовик убеждал и уговаривал, рисовал прекрасное будущее моего сына, его перспективы и шансы доказать свое истинное происхождение по истечении времени. А я не могла поверить в происходящее. Мне казалось, это все случилось не со мной, что я просто заснула посреди фильма про очередную Золушку и голоса персонажей вплетаются в мою сладкую дрему…
– А что получишь ты, Людовик? Зачем это тебе?
Он так скривил губы, поднял подбородок вправо и вверх и, не глядя на меня, произнес:
– Я умру, и свора алчных наследников кинется обгладывать все, что осталось после меня. Мы с женой оказались бесплодны и настолько эгоистичны, что ничего, кроме денег, на свет не произвели. Человек конечен, и осознание пустоты в конце жизни обесценивает само существование. Пусть после меня останется справедливость для тебя, для Джуниора, для тех, кто будет потом…
Я согласилась. По всему выходило, что главный выгодоприобретатель – это Джуниор. Могла ли я лишить его такого шанса теперь, когда твердо решила стать лучшей на свете мамой? Внутренне я готова была к обману, хоть и не могла его предугадать. Но что я теряла? Откуда-то, как комариный писк, раздаются голоса: «Ты ему не нужна! Он вышвырнет тебя и отберет ребенка!» Знали бы вы, как много есть простых и быстрых способов решить проблемку с лишним человечком… Кто бы стал так усложнять?
Людовик тут же договорился о венчании в храме. Я не знала, крестили ли меня, к какой церкви я принадлежу, да и вообще можно ли мне туда…
– Богу все равно, в какую церковь ты ходишь, главное, что ты пришла, – разрешил мои сомнения будущий муж.
И я не стала больше об этом думать— у меня было достаточно других забот.
Все же иногда я прихожу в церковь, сажусь на дальнюю скамью, смотрю, как солнечный свет проникает сквозь цветные витражи, вставленные в переплеты высоких стрельчатых окон. Моя жизнь так изменилась, я теперь все время что-то ищу глазами и везде нахожу окна, свет, солнце, краски, небо, облака… Как будто я оказалась в совершенно другом мире. В этом мире у света есть струны, у звука есть струи, у тела есть тысячи высокочувствительных мембран. Меня омывает мощным течением органной музыки, я растворяюсь в потоке до мельчайших частиц, и все темное, ненужное мутной взвесью опадает на каменный пол и втирается подошвами прихожан в средневековую плитку. Мой легкий чистый дух поднимается вместе с теплым воздухом под самый купол храма, и оттуда я обращаюсь к своим родителям: «Вы видите меня?» И мне впервые хочется, чтоб они стали свидетелями моей жизни. Мне не стыдно.
Малышкой, под влиянием приютских воспитателей, я просила покойных родителей о помощи. Они меня не слышали, ведь я была недостаточно хороша.
Теперь я все исправила.
4. Марта
Что вы понимаете в любви и ненависти, в жизни и смерти?
Что дает вам право судить о людях, оценивать их качества и поступки?
Кто вы есть такие?
Я – Марта.
Я бесцветная тень своего успешного братца.
Я нелюбимая дочь умерших на моих руках родителей.
Я девушка, пропустившая свою молодость.
Я руки, которые держат весь мир…
Брат всегда был умным мальчиком. Юным гением с подозрением на синдром Аспергера. Родители на него молились, и вся семья служила ему. Потом заболел отец, и брат поклялся создать лекарство от смерти. Отец не дождался и умер. Мама болела долго и мучительно. Мучительно долго. Она готова была держаться ради сына вечность. Брат в институтской лаборатории складывал из полупрозрачных, раздутых опухолями мышей слово «ВЕЧНОСТЬ», а мать ждала его на своей кухоньке, опираясь трясущимися узловатыми пальцами о столешницу, переступая на полусогнутых от слабости ногах, и жарила куриные котлетки своему любимому мальчику. А вдруг сегодня зайдет? «Марта! Марта! У нас закончились соленые огурцы! Срочно езжай на дачу, лезь в погреб! И чем ты там таким можешь быть занята?! Марта!» И дребезжит, дребезжит вместе с хрусталем в серванте бедная мамочка… А брат не приезжал
