надо было срочно что-то придумывать, и я предложила:
— Давайте сходим к Кутузову, прижмем его к стенке и заставим признаться во всех убийствах.
Мои слова, как бы они не были страшны — все-таки я говорила про убийства, — вызвали почему-то у всех только смех.
— Как ты себе это представляешь? — хмыкнул из своего угла Димка. У нас что есть какие-нибудь неопровержимые доказательства или улики, чтобы предъявлять человеку такое серьезное обвинение.
— Но что-то же надо делать!
И тогда мне пришла в голову идея попробовать поймать преступника, то есть Кутузова, а я не сомневалась в том, что преступником является Кутузов, так сказать, на живца. А что такое ловля на живца, это каждый рыбак знает.
— Послушайте, — сказала я, обращаясь главным образом к Борису, — а ведь Кутузов не видел, как Аллочку Переверзеву переносили с яхты в вертолет. Ведь верно?
Я спросила это просто так, для проформы, потому что точно знала, что Кутузов ничего не видел. Он тогда вместе со всеми ходил на экскурсию в Спасо-Преображенский монастырь.
— Ну допустим, — буркнул Борис, — и что?
— А то, что Аллочка может и не умерла совсем, когда он ее с лестницы-то сбросил. Может, она просто слегка ушиблась...
Отец посмотрел на меня с нескрываемым испугом.
— Что с тобой, Марианна? — воскликнул он. — Что ты такое говоришь?
— Да ничего. Просто кто-нибудь наденет на себя Аллочкино платье, подойдет к окну Кутузова и выманит его на палубу. Кутузов увидит Аллочку и подумает, что она не погибла, а осталась жива. И мы посмотрим, что он при этом сделает.
— Бред! — воскликнул отец. — Настоящий бред! Просто мы все ужасно устали и начинаем нести полную околесицу.
Однако Климову, как ни странно, моя идея с переодеваниями понравилась.
— Не такой уж это и бред, — задумчиво произнес он. — Ловля на живца — испытанный способ при выявлении преступника. Однако кто же возьмет на себя эту ответственную роль?
Я посмотрела на Ляльку.
Наша Лялька — заправский охотник и рыболов. Каждый год она обязательно выбирается на охоту на кабана и ездит с компанией таких же ненормальных экстремалов, как и она, на рыбалку на Селигер комаров кормить. Что такое ловля на живца, она знает не понаслышке. И поэтому ответственную роль живца мы поручили именно ей. Вернее, не мы поручили, Борька бы такого ни за что не допустил. А просто Лялька сама вызвалась на первые роли. Такой уж у нее характер. Хоть в огонь, хоть в прорубь, но главное, чтобы быть первой.
В общем с благословения Климова мое предложение было одобрено, и остаток ночи мы провели заботах — красили Лялькину голову, в смысле волосы.
В сущности, именно из-за окраски волос роль живца и пришлось взять на себя Ляльке. Лично я наотрез отказалась красить свои каштановые волосы. Всякая краска, по моему твердому убеждению, вредит волосам, а я своими очень дорожу. Пусть они у меня и не самого модного цвета, зато густые и вьющиеся. А Лялька — большая любительница менять масть по три раза на неделе.
Она, даже когда выезжает куда-нибудь больше, чем на три дня, и то обязательно берет с собой пару тюбиков с краской — так на всякий случай, вдруг захочется срочно имидж поменять.
На наше счастье, в эту поездку Лялька отправилась не брюнеткой или рыжей, как в принципе могло бы быть, а светло-русой, почти блондинкой. С этим нам, конечно же, здорово повезло. Ведь будь она сегодня с черными волосами, вряд ли бы мы в полевых условиях сумели бы сделать из нее золотистую блондинку. Просто не получилось бы. А так, полчаса — и готово дело.
И волосы у Ляльки стали точь-в-точь такого же цвета, как у убиенной Аллочки.
— Сзади очень даже похоже, — с некоторой дрожью в голосе сообщила я. — Просто очень.
И действительно, глядя на Ляльку со спины, можно было подумать, что это стоит самая настоящая Аллочка Переверзева. Даже мороз по коже от впечатления продирал.
Правда, Лялька была несколько выше ростом и шире в кости, но это не беда. Кто это заметит с большого расстояния? В любом случае первое, что бросится в глаза, это длинные золотистые волосы. Такие волосы нельзя не заметить. А у меня, кстати, волосы намного короче, чем у Ляльки, и уже из-за одного этого я не могла бы изображать из себя живца. Так что выходит, что Лялькин героизм — это вовсе даже и не героизм, а просто вынужденная необходимость.
А вообще-то хорошо, что я подрезала волосы накануне этой кошмарной поездочки. Прямо как чувствовала.
— Так, с волосами — полный порядок, — еще раз осмотрев Ляльку, подтвердила я. — Теперь приступим к лицу.
Я вытряхнула на подзеркальный столик все содержимое сразу двух косметичек — своей и Лялькиной. Из всего набора помад, теней и прочих прибамбасов, делающих женщину неотразимой, надо было выбрать то, что сделало бы Ляльку не столько неотразимой, — кому это надо? — сколько похожей на убиенную Аллочку. Наша цель именно в этом и заключалась.
Однако, как мы ни старались с помощью суперфирменной косметики изменить небесные Лялькины черты, как ни мучились, так ничего у нас толком и не получилось. То есть какой неотразимой она была, такой и осталась, но нам-то нужно было совсем другое. На что нам в нашей ситуации ее неотразимость? Что нам с ней делать? Нам нужно было, чтобы она была похожей на Аллочку Переверзеву. А этого, увы, пока не получалось.
— Ничего не вышло, — сказала я, отойдя от подруги на два шага и рассматривая ее со стороны. — Не похожа.
Лялька тоже посмотрела на себя в зеркало. Повернулась к нему сначала одной щекой, потом другой.
— Да, — согласилась она, — совсем не то. Но если прямо лицом не поворачиваться, а так как-нибудь бочком-бочком, то может быть ничего?
Я еще раз осмотрела подругу сзади и сбоку.
— Ну если бочком, — согласилась я, — то тогда нормально. Только платье надо другое надеть. Я сейчас принесу.
Я выглянула в коридор, где, спрятавшись в закутке между огромной напольной вазой и огнетушителем (пожарную безопасность на «Пирамиде» соблюдали), сидя на полу, дежурил Димка. Внутрь каюты мы его не пустили — нечего ему на тайны женского преображения смотреть. Тайна — она на то и тайна, чтобы никто про нее
