красноречиво засверкал штык трехлинейки. «Зина», – коротко буркнул я и замолчал. Интуиция подсказывала мне, что девушка исчезла не просто так. Прошло минут двадцать. И тут вдруг мы услышали громкий крик, и голос нам показался знакомым.
– Отставить! Я приказываю отставить! Я представитель особого отдела дивизии! Отставить расстрел!
– Черт, это же Званцев, – расплылся в улыбке Сосновский. – Никогда не думал, что буду признаваться в любви к мужчине!
Лейтенант спрыгнул в окоп и подбежал к нам, бесцеремонно оттолкнув трех бойцов, охранявших нас. Он присел на корточки и стал осматривать нас, ощупывать, потом повернулся и, рыкнув на бойцов, приказал развязать нам руки.
– Надо же, успел! – говорил он торопливо. – А это кто с вами? Вот беда-то могла случиться. Я уж думал, что вы совсем пропали!
– Ты-то как здесь оказался, Федор Макарович? – удивился я, приходя в себя от потрясения.
– Так по вашему же приказу! Операция «Заслон»!
– Заканчивай операцию. Я застрелил его, – вздохнул Сосновский, потирая запястья рук.
На этом чудеса не закончились: по траншее бежала Зина и тащила за руку Когана. Она что-то говорила, в чем-то убеждала его и снова хватала за рукав гимнастерки, стараясь заставить идти быстрее. Сзади шел Буторин, держа в одной руке фуражку и другой рукой приглаживая свой седой непослушный «ежик» на голове. В руке Буторин нес наш пакет с документами.
– А что, нас, значит, не будут расстреливать? – прошептал побледневший Пашкевич.
– Думаю, что на сегодня хватит с нас расстрелов, – ответил Сосновский и шагнул навстречу ребятам.
Мы обнялись так, как будто не виделись много лет.
Эпилог
– Товарищ подполковник, к штурму все готово! – доложил вбежавший лейтенант.
Шелестов поднялся со стула и взял фуражку.
– Вот такая вот история, товарищи, которая произошла три года назад. И вот при каких обстоятельствах мы познакомились с этим Фридом-Федорчуком. К сожалению, тогда ему удалось уйти живым, но сегодня, я надеюсь, его приключения закончатся, и он предстанет перед судом народа, который он предал.
Когда офицеры вышли на улицу, небо уже начинало светлеть. К Шелестову подошел Буторин и отвел его в сторону.
– Слушай, давай погодим с атакой. Борис там потолковал с этим Дмитренко. Жить парень, конечно, хочет, а врать ему резона нет.
– И что он хочет?
– Жизнь себе выторговывает, паскудник лопоухий! – усмехнулся Буторин. – Ситуация такая: он хочет, чтобы ему зачли сотрудничество со следствием и готов подписать чистосердечное признание. За это он сдаст Федорчука и скажет, как тот хочет сбежать от нас в очередной раз.
Мы с Буториным зашли за сарай, в котором Коган и Сосновский допрашивали пленного диверсанта. Дмитренко, увидев меня, вскочил с лавки и вытянулся по стойке смирно. «Клоун!» – подумал я.
– Гражданин начальник, я хочу вам помочь! – заговорил Дмитренко, и его острый хрящеватый кадык дернулся вниз и вверх, когда парень попытался проглотить слюну. Во рту у него было сухо.
Шелестов посмотрел на оттопыренные уши Дмитренко и почему-то подумал, что за эти уши паренька немало трепали в детстве. Да только толку нет.
– Ну что же, говори, чего ты хочешь за свою жизнь, – велел Шелестов.
– Федорчук уйдет через потайной лаз, – зашептал Дмитренко. – Я узнал про это, поэтому и сбежал. Он хочет выйти, а потом взорвать хату. И всех, кто в ней остался. А потом о нем будут думать, что он мертвый, и он опять от вас сбежит. Вот.
– Где лаз, показывай! – приказал Шелестов.
– Он ведет из подпола. Там, за старой кадкой, в стене дверь сделана. И в этом проходе сложено килограммов десять динамита. Если он его взорвет, то дом по бревнышку разнесет, и не опознать никого будет.
– Куда выходит лаз?
– Так к старому колодцу же, – улыбнувшись, трусливо сказал Дмитренко. – К тому, где вы меня задержали. В колодец он и выходит. Его в сорок первом году еще сделали.
– Ну что, я рискну? – предложил Буторин, но Шелестов остановил его.
– Нет, Виктор, зачем нам рисковать! Наша задача эту мразь уничтожать, чтобы на земле чище и светлее становилось. Пусть свою жизнь вымаливает вот этот хлопчик! Слушай меня, Дмитренко! Идешь в этот лаз и выволакиваешь к колодцу динамит. Сделаешь, и считай, что от расстрела ты спасся. Лично прослежу через наркомат, чтобы тебе зачли этот подвиг. Принесешь взрывчатку, и тогда мы возьмем Фрида.
Самым главным было, чтобы Федорчук раньше времени не собрался бежать. Тогда взрыва не предотвратить. Мы повели Дмитренко к колодцу, но тут один из сержантов НКВД предупреждающе поднял руку. Дмитренко сразу положили на землю, чтобы не шевелился и молчал. Схватив автоматы, мы залегли, кто где стоял. И вот в колодце послышался шорох, посыпалась в воду труха, а затем над краем старого сруба показалась голова человека. Незнакомец долго, почти пять минут, сидел не шевелясь и прислушиваясь. И только потом перекинул тело через край полусгнившего сруба и… попал в руки оперативников НКВД.
Крики, звуки борьбы, и тут же Федорчука потащили за угол ближайшего дома. Сейчас раздастся взрыв. Черт, как обидно, что не успели. Сейчас всех, кто там есть, размажет по бревнам дома и разбросает по всей округе. Но взрыва не было. Федорчука подтащили ближе, и Шелестов осветил его лицо фонариком.
– Ну вот и снова свиделись! Капитан Вальтер Фрид? Нет, нет больше никакого Вальтера Фрида, есть изменник Родины Василий Федорчук! Узнал нас?
Сосновский подошел и посмотрел в глаза диверсанту, тот нахмурился и опустил глаза, кажется, вспомнил о событиях трехлетней давности. Мы ждали, но взрыва все не было и не было. И когда к нам подбежал один из местных оперативников, мы догадались, в чем дело.
– Товарищ подполковник, они сдаются. Говорят, что готовы сложить оружие и выйти.
– Уберите Федорчука, – приказал Шелестов и бросился к дому.
Оттуда один за другим выходили хмурые и небритые люди, держа руки подальше от тела, чтобы никому не показалось, что у кого-то есть оружие. Шелестов встречал всех, водил лучом фонарика по лицам каждого, потом спросил:
– Кто старший?
– Нет старшего, – ответил один из мужчин. – Деру дал, сука! И нас порешить хотел, чтобы его не нашли.
– Почему не было взрыва?
– Так и мы не дурачки, – ответил тот же мужчина. – За наш счет в рай въехать? Не выйдет. Пусть судят всех. И тех, на ком крови больше, тоже пусть судят. Мы свою вину признаем. И о его вине расскажем.
– М-да, – раздался рядом голос Сосновского. – А предателей никто не любит. Как там сказано? «Единожды предавший…» Это, кажется, из Библии.
– Это Тургенев, Миша, – рассмеялся Шелестов. – Своих классиков тоже знать надо.
– Ну
