Подольский уезд. Но, разумеется, говорить о широком распространении такого специфического промысла говорить не стоит.
Значительно шире были распространены позументный и аграмантный промыслы. В первом случае это ткачество галунов и позумента, узких плотных лент из белой или оранжевой пряжи и серебряной или золотой тонкой нити. Изделия использовались в богослужебном облачении, форменной одежде, обивке гробов; много их уходило на Кавказ и в Казань для украшения национальных горских и татарских одежд. Но самостоятельных хозяев здесь было мало: дорогим было и сырье, и оборудование (150–200 рублей). Мастера из крестьянства работали по заказам крупных хозяев, полностью завися от них. Аграмант – узкое узорчатое плетение из тонкого цветного или одноцветного шнура или из толстой нити. Им обшивали одежду, отделывали драпировки и мебель. Материалом были шелк, шерсть, реже металлическая нить. Естественно, что производство такого исключительного товара сосредотачивалось, прежде всего, вблизи крупных городов и столиц с их богатым населением, носившим модную одежду. Так, в Подмосковье это ремесло было сосредоточено в Подольском, Звенигородским и Дмитровском уездах. В Дмитровском уезде в начале ХХ в. только в мастерских работало 104 мастера, да при них свыше 1140 подмастерьев и учеников. И еще более двух тысяч человек работали позумент и аграмант на дому. Самые крупные позументные мастерские в селениях Татищево, Поддубки, Власково, Скриплево, Митькино и Ярово, в каждом по одной мастерской, имели от 10 до 30 человек. В Бирлово и Торговцево было по 3 мастерских, а в Непейно – даже 11. Были в уезде и 7 аграмантных мастерских. Наконец, в уезде, в основном в Татищево, имелось и 12 мастерских по изготовлению бахромы. Но в основном этот товар выпускался уже на крупных ткацких фабриках.
Следует отметить изготовление крестьянских кушаков. Промысел этот являлся массовым, но данных об объемах производства и заработках нет. Кушаки были двух типов: широкие тканые, одноцветные или полосатые, с бахромой на концах, и узкие «покромки», тканые или плетеные, с кистями. Вероятнее всего, это было домашнее производство, особенно плетение покромок. Но немало качественных ярких кушаков шло и на рынок. Помимо крестьянок, им занимались насельницы девичьих монастырей, изготовлявшие покромки с благожелательными надписями. Крестьянки, работая кушаки, нередко копировали эти надписи, но по неграмотности искажали, просто изображая буквы церковно-славянского начертания.
Повсеместно существовал веревочный промысел, но для продажи на рынок им занимались лишь в некоторых районах. Так, в Черноземной области в начале ХХ века на рынок вили веревки только в Ряжском и Скопинском уездах Рязанской губернии. В некоторых местностях изготовляли веревочные пеньковые лапти, чуни, или шептуны, поставлявшиеся в Донецкий бассейн на шахты и металлургические заводы. Оборудование для кустарного изготовления веревок самое простое: деревянная крестовина и тяжелые «салазки» из тонких бревешек, медленно тянувшиеся за скрученной веревкой; зато места требовалось очень много, так что веревочники занимали большую часть улицы. Широко было поставлено веревочное производство в некоторых городах, например в Ржеве. Известный в прошлом бытописатель С. В. Максимов в статье «Попасть впросак» подробно описал ржевский кустарный веревочный промысел. Но здесь им занимались горожане, скупавшие пеньку у окрестных крестьян.
Естественно, что в районах развитого рыболовства по берегам рек, озер и морей требовалось очень много сетного полотна для ставных сетей, неводов, бредней и мереж. Плетение сети довольно несложно, а инструмент изготовляется плетельщиком собственноручно: это тонкая деревянная планка шириной по размеру будущей ячеи, и узкая, деревянная же «игла» в виде планки, заостренной на одном конце, вырезанном в виде рамки; в нее вматывается нитка. Плетение сетей, например, было распространено в Рязанском, Касимовском и Егорьевском уездах Рязанской губернии – вдоль рыбной тогда Оки, в поволжских уездах и т. д.
К описанным промыслам можно присовокупить плетение шляп из соломы. Оно могло появиться в массовом количестве только во второй половине XIX века и только вблизи крупных городов, вместе с развитием летней дачной жизни горожан. Наиболее развит этот промысел оказался в Олонецкой губернии. В начале ХХ века здесь им занимались около 2000 душ, и только Петербургу они давали около 17 тысяч шляп, да еще разного плетения около полутора миллионов аршин; это преимущественно были «плетеи» для городских шляпниц, шивших в мастерских модные шляпки. Как и многие ремесла, это дело возникло случайно и благодаря крестьянской сметливости. В 1867 году в избе крестьянина Соколова д. Гамар-Горы ночевал финн-пастух. Утром хозяин обнаружил оставленную им рваную шляпу. Он внимательно рассмотрел ее, понял приемы работы, обучил свою жену, и через два года деревня сбывала массу шляп. Продавались они по 15–30 копеек за штуку.
Рис. 115. Льномялка
Рис. 116. Трепало
Рис. 117. Прялка
Рис. 118. Гребень
Рис. 119. Самопрялка
Рис. 120. Воробы
Рис. 121. Ткацкий стан
Рис. 122. Коклюшки
Рис. 123. Игла для вязания сетей
Выделка овчин и кож
Крестьянин занимался не только земледелием. Ограниченно, для собственных нужд, вел он и скотоводство. В его хозяйстве должна быть лошадь, а лучше – две: при интенсивных тяжелых работах, например пахоте, полагалось до обеда пахать на одной лошади, после обеда запрягать другую, чтобы не «выпахать» единственную лошадь, не довести ее до живодерни; недаром В. И. Ленин в книге «Развитие капитализма в России» однолошадных крестьян зачислял в одну группу с безлошадными. Нужна и корова, а лучше – две: не для молока, которого беспородные, мелкие, плохо кормленные крестьянские коровы давали мало, а для навоза, без которого хлеба не будет. Следовательно, в хозяйстве почти каждую весну был теленок-другой (иногда корова «перехаживает») и мог появиться жеребенок, если держали не мерина, а достаточно молодую кобылу. Держали несколько овечек, одну-две свиньи, иной раз коз. Разумеется, все это в хорошем, крепком хозяйстве: случались и такие, у кого, по разным причинам, все животноводческое хозяйство ограничивалось голодными мышами.
Следовательно, в хозяйстве оказывались и шкуры, шерсть, щетина, пух, рога и копыта – сельскохозяйственное сырье. Если, упаси Боже, пала лошадь или пришлось прирезать обожравшуюся клевера корову (в нормальных условиях молочных коров не режут), – с них снимали шкуры. Шкуры оставались и от забитых на мясо (в основном – на продажу) телят и овец. С коз щипали пух. Со свиней – щетину.
Да, да: свиная щетина была важным сырьем, и ее щипали не только с забитых свиней, но и с живых, благо беспородные крестьянские свиньи отличались густой и длинной щетиной, особенно на хребте. А хребтовая щетина была наилучшей – длинной и толстой, и наиболее ценилась щетина с живой свиньи. Щипали щетину лещадкой, тонкой деревянной планкой с расщепом: защемляли каждую щетинку в расщеп и быстро выдергивали. Толстокожей свинье это большого беспокойства не доставляло, а если она в это время ела, так и вообще не обращала никакого внимания. Затем щетина сортировалась и продавалась – на щетки и кисти. Конечно, доход был копеечный, но в натуральном крестьянском хозяйстве каждая копейка была на счету. Больший доход давала обработка скупленной щетины: ее подбор, вязка и пр., и этим делом
