Он ополоснул руки, обмыл лицо и с улыбкой отозвался на том же языке:
— Нормально. Со мной все в порядке.
Уже много месяцев прошло с тех пор, как брат по совету невропатолога прекратил прием лекарств, но иногда, сильно переволновавшись, еще совал под язык таблетку, чтобы подкрепить душевное равновесие.
— Да у тебя их почти не осталось, Этти, — заметил я, вытащив упаковку, купленную полгода назад.
— Не важно, — отмахнулся он.
— Нет, это очень важно! — Я снова перешел на французский: — Почему ты не возобновил свой рецепт?
— Я и так достаточно напичкан наркотиками! — отрубил он резко.
И вышел из ванной. Я последовал за ним.
В купе полным ходом шел обмен предположениями.
— Фантом! — высказался Ганс. — Кто же еще?
— Да, — признала Кассандра, — шуточка в стиле этого подонка.
— И что, он побывал здесь, а в наших вещах пошарить не удосужился? Только затем и приходил, чтобы подбросить эту тварь? Да ну, это не серьезно! — возразил я.
— Змея и по доброй воле могла сюда заползти, — вставил Этти, а увидев, что мы смотрим на него как на придурка, добавил: — Одна кобра на пятерых — маловато, вам не кажется?
— В нашем купе, возможно, тоже приготовлен какой- нибудь сюрприз… — предположила Кассандра.
Набравшись храбрости, мы отправились в соседнее купе, предусмотрительно захватив с собой посох и анк, и произвели там тщательнейший обыск, обшарив все уголки.
— Похоже, Этти прав, — подвела итог наша прекрасная спутница. — Здесь ничего нет.
— Это более чем сомнительно, — возразил Ганс, вглядываясь в лопасти потолочного вентилятора. Тут все шарахнулись прочь, а он хихикнул. — Ну, просто скопище придурков… я не о змее толкую!
Он вскочил на кровать и протянул руку к винту в головке вентилятора, который при первом же прикосновении отлетел нелегким металлическим лязгом шлепнулся на пол.
— Будь осторожен, — предупредил Этти, — а то лопасти посыплются тебе на голову.
Однако лопасти не вывалились, они оставались на месте. Парень соскочил с кровати, бросил винт на пол и прыгнул на него всей своей тяжестью.
— Надеюсь, что это не прошло даром для его ушей! — воскликнул он, и я теперь только, пораженный, осознал, что винт на самом деле был «жучком».
— Как тебе удалось заметить такую маленькую штучку?
Ганс гордо приосанился:
— Именно потому и заметил, что она чересчур мала. Винт, на котором держатся лопасти такого рода устройств, должен быть не меньше моего большого пальца и при этом не торчать на виду, — пояснил он, тыча пальцем в сторону вентилятора.
Гиацинт, растянувшись на диване, печально смотрел на осколки разбитого микрофончика.
— Наверняка здесь припрятаны и другие такие же, — вздохнул он.
— Сначала охота на зловредное животное, потом ловля таких вот маленьких рыбок, — подавленный, прошептал Этти. — Сколько еще сюрпризов готовит нам погоня за Гелиосовым сокровищем?
Тут до меня дошло, что этот последний так и не позвонил, и я поинтересовался у его доверенного лица, что бы сие могло означать.
— Может быть, мы вне зоны связи… — буркнул он, а когда я уже рот открыл, чтобы возразить, жестом остановил меня: — Но об этом мы после поговорим, идет? Сейчас других забот полон рот.
Итак, мы продолжили поиски.
Добрых три часа прошло, пока мы, опустошив рюкзаки, проверили каждый шов, каждую складку одежды, обнаружив еще четыре крохотных микрофончика. Ганс не отказал себе в удовольствии размозжить каждый из них каблуком своих спортивных ботинок.
— Вот теперь, надо думать, все о'кей! — провозгласил он, плюхаясь на двухместное ложе нашего купе. — Ого, уже два часа ночи! Завтра свеженькие будем как огурчики.
В Абу-Куркасе, где поезд должен был простоять пять часов, прежде чем двинуться дальше, на Ганса было жалко смотреть: он так жаждал посмотреть на древние могилы, выбитые в скалах нильского восточного берега! Ведь Этти рассказывал ему о тамошних окаменевших допотопных раковинах, о наскальных рисунках, украшающих эти пещеры.
Гиацинт, кивком указав на удрученного парня, сказал мне:
— Сводите его туда, нам же еще около четырех часов здесь маяться. Анк захватите с собой, а я вас здесь с посохом подожду. Если на кого-нибудь из нас нападут, тем разумнее не класть все яйца в одну корзину.
Когда я предложил Гансу следовать за мной, он издал обезьяний вопль восторга.
Оставив Гиацинта в спальном вагоне, где благодаря кондиционеру царила прохлада, мы с Гансом, Этти и Кассандрой взяли катер, чтобы пересечь реку, а потом, отказавшись от микроавтобуса, двинулись пешком по каменистой дорожке в гору — пройти предстояло что-то около километра. Несмотря на удушающую жару, мы наслаждались возможностью размять ноги. Ганс то и дело оглядывался, чтобы полюбоваться на открывающуюся панораму Нила, на его обжитые берега. Даже Кассандра, до сей поры не проявлявшая к Гансу ни малейшей симпатии, была тронута его восторгом. Казалось, он абсолютно забыл о причинах, что привели нас сюда, и упивался экскурсией, словно мальчишка, истосковавшийся по приключениям. Да он и всегда был таким мальчишкой, сколько бы ни пытался это отрицать.
— Бени-Хасан, — сказал Этти, указывая на замаячившее вдали селение. — Главный здешний населенный пункт, к нему примыкает тот раскоп, что мы ищем.
— А сколько там этих могил? — Задрав голову, Ганс пялился на покрытую вмятинами скалу.
— Их, Ганс, называют здесь склепами, точнее — гипогеями, — поправил я его.
— Тридцать девять, — откликнулся Этти, отсчитывая щедрые чаевые гиду, только сейчас вышедшему нам навстречу.
— Вы говорите по-английски? — всполошился тот, услышав нашу французскую речь.
У него был гортанный акцент, и хотя он прилагал огромные усилия, чтобы внятно произносить английские слова, казалось, будто язык Шекспира терзает его голосовые связки. Возможность понять, о чем он толкует, была удручающе мала.
— Вам не стоит беспокоиться, — перейдя на английский, утешил его мой братец. — Вы только ведите нас, а прочие обязанности гида я беру на себя.
Этти принялся растолковывать ему, что он, дескать, вел в Египте исследовательскую работу, а мы тем временем вошли в первый гипогей, перед которым возвышался портике восьмигранными колоннами. То был последний приют Аменемхета I, что в царствование Сезостриса I служил правителем округа Орикс. Тройной дугообразный свод усыпальницы поддерживали четыре колонны с каннелюрами, превосходно выдержанные в протодорическом стиле. Изваяние покойного обреталось в глубине помещения, для него предназначалась специально высеченная ниша; еще две обрамляющие ее статуи пребывали в самом плачевном состоянии.
