— А потом?
— В одной юбке и рубашке, вот почти как сейчас, я среди ночи помчалась к мэтру Ришару, неслась, словно сумасшедшая из Бисетра. А потом мои приятели-подмастерья меня сторожили, несли караул, пока вы не пришли и не написали про устрицы. Так вы мне поможете? Правда?
— Вам нельзя здесь оставаться. Они в конце концов найдут вас. Они взяли след и, быть может, уже совсем близко.
Словно испуганный ребенок, она зажала уши и тихонько заплакала.
— Успокойтесь, — промолвил он, снимая плащ и накидывая ей на плечи, — закутайтесь в этот плащ. Не хватало еще, чтобы вы скончались от простуды. Идемте со мной, я отвезу вас к своему другу в Вожирар, там вам ничто не будет угрожать.
При мысли, что оба его плаща обречены спасать от холода девиц для утех, как старых, так и совсем юных, он улыбнулся. Ему не хотелось, чтобы Киска окончила дни свои, как старуха Эмилия. Пока девица приводила себя в порядок, Николя попрощался с мэтром Ришаром и верными защитниками Киски; затем кабриолет покатил в направлении реки, чтобы, проехав вдоль решетки Тюильри, выехать к заставе Конферанс. Поговорив со знакомыми ему стражниками, Николя велел им, как только он проедет, закрыть заставу на по возможности долгое время; ему хотелось скрыться от предполагаемой погони. Он намеревался доставить Киску в Вожирар, к доктору Семакгюсу: в ожидании развязки этого темного дела дом доктора казался ему самым подходящим убежищем. При подъезде к Севру скопление телег надолго задержало его на берегу реки.
В доме корабельного хирурга возле Круа-Нивер их встретил теплый прием. Ава, отныне занимавшая место подруги Семакгюса, немедленно взяла дело в свои руки и, сопровождая каждое слово смехом, назвала бедную Киску мокрой кошкой и пообещала в самом скором времени придать ей человеческий облик. День близился к вечеру, и Семакгюс, заявив, что не желает испортить скорым прощанием радость видеть Николя, предложил ему остаться и вместе поужинать. Давно прошло то время, когда позднее возвращение Николя становилось предметом тревоги Ноблекура и всех его домашних. Они давно смирились с тем, что он мог исчезнуть посреди ночи, мог несколько ночей вообще не ночевать дома, словом, смирились с его способом расследовать преступления. С радостью приняв предложение друга, Николя отпустил кучера, взяв с него слово, что завтра к семи утра тот будет ждать его у ворот. Затем, удобно устроившись в кресле, он, наслаждаясь обретенным теплом, погрузился в приятное состояние полудремы.
Комната, где сидел Николя, служила одновременно и гостиной, и библиотекой, и кабинетом редкостей. Николя нравились собранные здесь загадочные предметы, гигантские ракушки, навигационные инструменты, изящные статуэтки и жуткие маски, привезенные со всех концов света. Семакгюс налил ему стакан выдержанного ароматного рома, неисчерпаемые запасы которого оживляли вечера друзей в Вожираре. Стемнело, и только искры от догоравших в высоком камине поленьев освещали лица собеседников. Николя потянулся, и на вопрос хозяина дома, как продвигается расследование, подробно изложил все, что накопилось к сегодняшнему дню. Сидя за рабочим столом, заваленным рукописями и книгами, хирург слушал его, вертя в руках странную штуку. Подобные признаки нетерпения удивили комиссара. Прекрасно зная привычки друга, он решил, что тому не терпится высказать свое мнение.
Когда Николя сообщил о второй пуговице, Семакгюс с сомнением покачал головой. К этому времени рассказчик, наконец, рассмотрел, что предмет, столь занимавший его друга, являет собой прозрачную коническую призму; лучи света, проходя через ее грани, распадались в разные стороны и, вспыхивая в стеклянных глазах чучел животных, казалось, пробуждали в них проблески жизни. Он умолк, взирая со смесью страха и любопытства на застывшие глаза, отражавшие пустоту и небытие. У него закружилась голова, а сердце сжалось от непонятной тревоги. Лет тридцать назад неведомый ему искусный ремесленник отыскал секрет, как вдохнуть жизнь в мертвых животных, но он до сих пор не мог привыкнуть к зрелищу чучел. В замке Ранрей, как было принято во всех дворянских домах королевства, на стенах развешивали шкуры и отполированные, словно выточенные из слоновой кости, черепа зверей, убитых на охоте.
Движения рук Семакгюса вновь приковали его внимание. Не в силах долее сдерживать любопытство, он встал и подошел поближе. Взглянув на него с улыбкой, Семакгюс молчал, явно не намереваясь утолить его любопытство. Наконец он поставил призму под углом на бумажный прямоугольник, где среди нарисованных линий расплывались серые, красные и черные пятна.
— Вам стало интересно? С вашей обычной прозорливостью вы пытаетесь определить смысл моих движений, однако у вас не получается, и перед вами вырастает стена непонимания. Но думаю, что, если бы вам дали время, вы бы поступили как те математики, находящие во сне решения задач, над которыми бились днем.
— Да, — усмехнулся Николя, — я, действительно, в затруднении. Ноблекур считает, что пустота не существует, но подчеркивает, что пустоты всегда заполняются, и тут же цитирует китайского жреца в переводе отцов-иезуитов, а вы, Гийом, задаете вопросы и сами отвечаете на них загадками!
— О да, друг мой, — нараспев произнес Семакгюс напевно, — многие отказываются видеть то, для чего следует приложить усилия.
— Ох, — вздохнул Николя, — чем дальше, тем непонятнее. Недостойно изрекать двусмысленности, не разъясняя их.
— Что ж, смотрите, — усмехнулся Семакгюс, подталкивая призму к Николя. — Достаточно одного движения, и высвечивается то, о чем нельзя догадаться с помощью даже самых изощренных умозаключений. Проще говоря, мой вам совет: измените угол зрения.
Внезапно через призму Николя увидел непристойную картинку: в прежние времена подобное изображение наверняка заставило бы его покраснеть. Со всеми скабрезными подробностями, она отражалась в зеркальной грани призмы. Семакгюс изменил положение конуса, и картинка исчезла, уступив место невинным размытым линиям и пятнам.
— Вот уж, действительно, чудо!
— Нет. Но, надо признать, это явление производит большое впечатление и на Новом мосту, и в шатрах на ярмарке Сен-Лоран. Способ, позволяющий скрывать от цензоров и прочих дознавателей то, что им не надобно видеть. Моментальное превращение галантной сцены в расплывчатое пятно и обратно! Никакого чуда, всего лишь плод содружества физики, математики и оптики.
И тоном остроумца Триссотена произнес:
— Вы особым образом переносите рисунок на поверхность, чтобы он, поначалу недоступный для восприятия, в результате оптического смещения складывался в нарисованный вами образ.
— Я отказываюсь понимать.
— Ладно, кроме шуток. В этой области вы пока дитя, потому объясню еще проще: рисунок кажется правильным только при соответствующем расположении глаз, когда смотришь на него под определенным углом. Посетите монастырь миноритов, что на площади Руаяль, и полюбуйтесь фреской, изображающей Марию Магдалину и Иоанна Евангелиста. Если смотреть прямо, вы увидите пейзаж, но если смотреть издалека и под небольшим углом, пейзаж исчезнет, уступив место картине на библейскую тему! Это работа отца Нисрона, монаха-минорита, автора труда «Чудесная оптика», где он разъясняет способы рисования анаморфозов, ибо именно так он называет эти комбинации, обманывающие наши чувства.
