_И_зова_не_слышит_надежный_и_преданный_друг!_
_Ожившим_кошмаром_твоим_я_у_цели_стою_ — _
_Я_меч,_занесённый_над_миром_самою_судьбой!_
_Не_смей_шевельнуться,_не_смей_ — _ты_стоишь_на_краю!_
_Я_спас_тебе_жизнь,_но_сегодня_пришёл_за_тобой…[43]
— Налейте, блин, ну?! — он крикнул это по — русски, но его поняли. Гарав соскочил со стола, движением рук расчистил себе место, подхватил вторую — пустую — кружку и, выбив ими гулкую дробь, подмигнул тем, кто ближе:
_ — _Ну — ка_ — _мечи_стаканы_на_стол!_
_Ну — ка_ — _мечи_стаканы_на_стол!_
_Ну — ка_ — _мечи_стаканы_на_стол_ — _
_И_прочую_посуду!_
_Все_говорят,_что_пить_нельзя,_
_Все_говорят,_что_пить_нельзя,_
_Все_говорят,_что_пить_нельзя,_
_А_я_говорю_ — _что_буду!_
— и все вокруг подхватили развесёлое вслед за прихлопывающим в ладоши мальчишкой — обнявшись и раскачиваясь, орали с явным удовольствием:
_ — _Ну — ка_ — _мечи_стаканы_на_стол!_
_Ну — ка_ — _мечи_стаканы_на_стол!_
_Ну — ка_ — _мечи_стаканы_на_стол_ — _
_И_прочую_посуду!_
_Все_говорят,_что_пить_нельзя,_
_Все_говорят,_что_пить_нельзя,_
_Все_говорят,_что_пить_нельзя,_
_А_я_говорю_ — _что_буду!_
Под общий хохот кружки пустели и наполнялись. Могло показаться, что про Гарава забыли, но вскоре кто — то крикнул: «Ещё песню!» — и его крик подхватили.
— Мужики, я совсем пьяный! — засмеялся мальчишка, пытаясь встать из — за стола. Кашлянул. — Ладно, я сидя, угу?
Но голос оруженосцу пока не изменил — и легко перекрыл шум (не все слышали, что продолжается концерт), придавив его.
_ — _Налейте_на_прощанье_чашу_мне!_
_Я_не_оставлю_ни_глотка_на_дне!_
_В_далекую_дорогу,_по_которой_нет_возврата,_
_Я_отправляюсь_на_лихом_коне!_
_Пусть_черный_волк_у_стремени_бежит,_
_Пусть_черный_ворон_за_плечом_летит,_
_Серебряной_подковой_в_небесах_веселый_месяц_
_Удачу_обещает_мне_в_пути!_
_Мой_меч_не_заржавеет_на_стене!_
_Судьба_еще_подарит_битвы_мне!_
Гарав выхватил Садрон и ловко перекинул его из руки в руку под общий одобрительный смех:
_ — _Как_знамя_разметал_по_небесам_полночный_ветер_
_Закат_в_кроваво — яростном_огне!_
_Примчится_смерть_на_черном_скакуне_ — _
_И,_как_сестра,_протянет_руку_мне!_
_Холодный_лунный_луч_дорогой_упадет_под_ноги_ — _
_И_в_небеса_мы_повернем_коней!_
_Налейте_на_прощанье_чашу_мне!_
_Я_не_оставлю_ни_глотка_на_дне!_
_В_далекую_дорогу,_по_которой_нет_возврата,_
_Я_отправляюсь_на_лихом_коне![44]
Это и было последнее, что он помнил связно…
* * *
…Сказать, что утром Гараву было плохо — значило, не сказать ничего.
В конце концов, это нечестно, мрачно размышлял он, склонившись над бочкой, покачиваясь и кривясь от мерзкого вкуса во рту и боли, катающейся в голове на тройке с бубенцами. Нигде не сказано, что воин добра и защитник правого дела может так мучиться с похмелья. Нигде не упоминается, что поборник справедливости может столько выжрать винища и заблевать весь двор (он мучительно рыгнул). Эти страдания по опредению — удел слуг зла, и поделом им. Ему — то за что?!
Ох, как же плохо — то.
Ва — аб — ще — е–е…
Ваще. Ульп.
— Уууууу… — печально сказал мальчишка и отвесно сунул голову в бочку. Стало полегче, холод как бы обволок боль коконом. Непрочным — двинешься — и порвётся, поэтому Гарав испытал сильнейшее желание утопиться, чтобы не мучиться снова.
Нет. Он решительно выдернул голову на волю и, приглаживая волосы обеими руками, качаясь и временами длинно вздрагивая всем телом, отправился искать Фередира. Далеко не ушёл — уткнулся лбом в стену через пару шагов, раскорячился, кое — как расшнуровался и стал сливать под стену вчерашнее вино, резко запросившееся наружу — хорошо ещё, там, где положено природой на этот раз. Только потом смог и правда переключиться на поиски.
Утро было мерзейшее, и не только от похмелья. Стоял туманище, было сыро и промозгло. Пили, видимо, вчера все или почти все — Гарав пару раз перешагнул через в дупель пьяных соратников, спавших прямо под заборами. Сунулся в корчму — там было то же самое, только трое или четверо ещё сидели за столом и орали похабную песню про сложные и весёлые взаимоотношения орка и волколака.
— Фередир где? — сипло спросил Гарав, но ответа не дождался.
Снаружи сорвался с крыльца, поскользнувшись на ступеньках — удержался на ногах только потому, что вцепился в перила. Пробегавший мимо вчерашний кухонный мальчишка хихикнул и ускорил бег. Гарав хотел догнать его и дать пинчища, но передумал и полез на сеновал над конюшней — как по наитию.
Ну конечно. Фередир был там. Лежал голый в обнимку с девчонкой своих лет и взрослой женщиной, одетыми примерно так же.
— Вставай, алкашня, — Гарав дёрнул его за ногу и, морщась, спустился с лестницы.
Фередир слез с чердака не сразу — сумрачный, растрёпанный, волосы — набиты соломой. Наступил в грязь, выругался и спросил, шнуруя куртку:
— Что за жизнь такая!!! Сапоги мои где?
— У шлюх своих спрашивай, — буркнул Гарав, с трудом умащиваясь на нижней перекладине заплота вокруг конюшни.
— Это не шлюхи, а вполне почтенные селянки… — Фередир поглядел наверх. — Только я не помню, откуда они взялись.
Сверху упали сапоги и послышалось хихиканье. Фередир сел на край яслей и стал обтирать ноги соломой. Гарав скривился:
— Да помой же, вон бочка.
— Нннне, — Фередир зябко дёрнул плечами и спиной. — Не могу. Хы — хы — хылодно.
Гарав кивнул согласно. Ему тоже казалось, что кожа обрела какую — то особую — неприятную и болезненную — чувствительность. Кроме того, взгляды коней — они высунулись наружу — были полны укоризны.
Но, если честно… Гараву стало легче.
* * *
Эйнор прорысил по улице, брезгливо оглядываясь. Нет, он не собирался ругаться или кого — то укорять. В любом случае. А особенно сейчас.
Сейчас, когда он видел двухтысячный отряд холмовиков, перекрывший путь к мосту — и ещё не меньше тысячи, занявших предмостные броды. Его отряд обошли. Обошли просто потому, что они — пешие — лучше знали свои места. А его людей сковывал раненые и груз. Будь оно всё проклято… И, если не освободить хотя бы брод, застрять тут — то не исключено, что и его пехота и подошедшая конница окажутся зажаты между холмовиками — ведь наверняка подойдут и ещё! — и ангмарской армией, которая движется с севера. И дожидаться помощи Арафора было опасно — княжич мог и не знать ничего о происходящем. А мог узнать слишком поздно.
