и отправляет его в рот. Я собираю тарелки и чашки, пока он жует.
— Спасибо за завтрак, — говорит он, убирая корзину с хлебом и приправами. — И спасибо за вчерашний вечер, — шепчет он мне на ухо. — Это превзошло все мои самые смелые мечты, — По моему позвоночнику пробегает дрожь. В хорошем смысле.
— Не за что.
Он наклоняется и снова целует меня, пока мы оба стоим, держа в руках посуду.
— Кхм.
Покашливание отделяет нас друг от друга. Николина улыбается нам, как гордая мамочка, переминаясь с ноги на ногу.
— Я бы спросила, чем вы двое занимались, но это очевидно.
Массимо поднимает брови, бросая в ее сторону кокетливую улыбку.
— Если твоя подруга сегодня с утра не в духе, можешь винить во всем меня.
Я смотрю на мужа, жалея, что не могу ударить его с тарелками в руках.
Он посмеивается, ставя корзинку с приправами, а затем забирает посуду из моих рук.
— Иди, готовься к пробежке. Я все уберу перед уходом.
— Кыш! — Ник хлопает руками перед моим лицом, потом берет тарелки со стола. — Я помогу твоему мужу прибраться.
Глава 24
Катарина
— О чем вы двое говорили? — спрашиваю я Ник спустя несколько минут неторопливой пробежки вдоль берега. — В основном, что говорила ты, — я умоляюще смотрю на нее.
Она замедляет шаг.
— У меня возникло ощущение, что он выведывал информацию.
Мое сердце замирает, я останавливаюсь, заправляя пряди волос. День чудесный, но на берегу океана всегда дует ветерок.
— О чем?
— О твоих родителях.
Что-то щелкает в моем мозгу, и вся кровь отливает от лица.
— Я ничего ему не говорила! — говорит Ник, увидев тревогу на моем лице. — Я придерживалась истории о том, что твоя мама умерла во время родов, а отец воспитывал тебя один.
— О боже, — я наклоняюсь, кладу руки на колени, надеясь, что головокружение и тревога пройдут. — О боже.
— Что такое?
Я выпрямляюсь, сглотнув.
— Я облажалась, Ник, — я разражаюсь смехом. — Я такая идиотка! — несколько раз ударяю ладонями по лбу, пока моя подруга с беспокойством в глазах наблюдает за происходящим. — Я приготовила ему завтрак, а когда он спросил, где я научилась готовить, сказала, что у мамы.
Ее глаза широко раскрываются.
— Не могу поверить, что ты оступилась. Это на тебя совсем не похоже.
— Вот видишь! — я размахиваю руками. — Я знала, что это случится! Сблизиться с ним — это ошибка! Я ослабляю бдительность, даже не осознавая. Блять! — я вскрикиваю, когда тугая боль охватывает мою грудь. — С ним я начинаю чувствовать, Ник, и это хреново.
— Сядь, — говорит она, опускаясь на песок. В каком-то оцепенении я наблюдаю, как она расшнуровывает кроссовки и закатывает лосины до колен. Она опускается на задницу, позволяя мягким волнам омывать ноги.
Выныривая из этого состояния, я повторяю ее позу, снимаю кроссовки и мочу ноги в океане, радуясь, что сегодня надела шорты для бега.
— Это был серьезный промах. И я говорю не только о истории с мамой. А о сексе с ним. Я пытаюсь узнать больше о том, какой он человек. Слушаю, как он рассказывает мне, какими плохими были его погибшие отец и братья. Слушаю, как он объясняет, что они сделали с его матерью и как они били его, когда он пытался защитить ее. О том, как он был невидим для отца, — я умоляюще смотрю на подругу. — И я в таком замешательстве, Ник. Что, если он начнет разнюхивать? Что, если он узнает правду?
— Он ничего не найдет, — она успокаивающе сжимает мою руку. — Он не сможет найти то, чего не существует.
— Саверио существует.
— Тогда, может быть, пора исправить это.
— Придется пересмотреть весь план, — я зарываю руки в теплый песок, золотистые песчинки проникают сквозь пальцы.
— Думаю, мы обе знаем, что план придется переделать, — говорит она, поворачиваясь ко мне лицом.
— Не говори этого.
— Ты влюбляешься в него, дорогая. Он тоже в тебя влюблен. Я вижу это каждый раз, когда он смотрит на тебя, и я должна это сказать. В этом нет ничего плохого. Вообще ничего. Ты заслуживаешь иметь такого человека, как он. Ты заслуживаешь счастья. Нет ничего плохого в том, чтобы отклониться от курса, если открылся новый путь.
— Я думала об этом плане на протяжении двадцати одного года. Как я могу просто забыть обо всем?
— Я не говорила, что будет легко, но все сводится к тому, что важнее. Жить ради жизни или жить ради мести?
— Все не так просто.
— Я знаю, милая, — она кладет голову мне на плечо. — Но я верю, что ты попала к Массимо не просто так. Не думаю, что тебе стоит сбрасывать со счетов его или те чувства, которые ты к нему испытываешь.
— Почему это происходит так быстро?
— Это началось пять лет назад. Слоу-берн, как там говорят.
— Что он со мной делает? Я все испортила. Я должна держаться от него подальше, но я… я не могу. Не после прошлой ночи. Я должна придерживаться плана и пройти через это, но не хватает сил отстраниться, и я… не хочу.
Я думала, что признание правды принесет облегчение, но нет. Это не уменьшает ни боли, ни шока.
— Ты не можешь бороться с судьбой, детка, и он твоя судьба. Это написано звездами. Ты идешь по пути, который тебе предназначен.
— Как такое может быть? Если я приму это, то значит, должна забыть все. Ты знаешь, что случилось со мной в том доме. Как я могу просто забыть это?!
— Карло мертв. Максимо и Примо мертвы. Я знаю, что ты не получила удовлетворения от их убийства. Я знаю, ты чувствуешь, что не добилась справедливости, но Массимо не виноват. Почему он должен расплачиваться за грехи своего брата? Где же здесь справедливость? Он невиновен, Рина. Он такой же невинный, как и ты.
Я молчу несколько минут, обдумывая ее слова.
— Массимо невиновен, и я не могу его убить. Боже, что за напасть, — я опускаю голову, окончательно смирившись с этой реальностью. — Но Габриель виновен. И Элеонора тоже. Может, они и не участвовали в пытках, но они знали, что меня держали в плену несколько месяцев, и ничего не сделали. Как я могу забыть это? — я обращаюсь к небу, умоляя какое-нибудь божество подсказать мне, что делать. Опустив голову, смотрю на воду. — Я не могу их простить. Я не могу оставить их в живых. Но это положит конец моему браку и моей жизни, потому что Массимо
