class="p1">– Понятия не имею, просто вдруг в голову пришло.
– Красиво получилось… ты знаешь, я абсолютно уверен, что эту музыку должны услышать не только мы с Лизой. Ты сейчас просто лишний раз доказала – мне доказала – что в Консерваторию тебя приглашали совершенно заслуженно. А музыку эту ты просто обязана на пластинку записать!
– Вот прям щяз брошусь записывать! По-хорошему там еще струнный оркестр должен играть, и еще что-то… я пока не пойму что. Но ты и сам знаешь, с написанием нот у меня проблемы.
– Ну да, конечно!
– Записать я их могу, но получается очень долго…
– Зато сыграть ты можешь вообще без нот, так что Родина тебя не простит, если ты ее, Родину, оставишь без музыки. А закорючки на бумажку полосатую нанести… твоя подруга из Пушкино, Надя, ведь это легко сделать сможет. Давай, я за ней в воскресенье заеду? И нужно музыку эту как-то назвать…
Почему-то у Веры в голове крутилась какая-то Аделина, но прокрутив в голове всех знакомых, она смогла вспомнить лишь управляющую бельгийским торговым представительством компании Марты – мелкую и довольно склочную тетку возрастом под полтинник. Ее даже Марта с трудом переносила, но вот торговать всяким та тетка умела исключительно хорошо… Однако сопоставить ее и прозвучавшую сейчас музыку Вера все же не смогла:
– Назову пьесу просто: баллада для дочери – вот как Лизавете она понравилась. Кстати, пора эту хулиганку переодеть на ночь…
В четверг, когда Вера после первой пары неторопливо шла по территории Лабораторного завода, ее окликнул Миша Терехов – инженер по радиоаппаратуре, один из трех «изобретателей студийного магнитофона»:
– Привет, Старуха, давненько я тебя не видел. И к нам ты теперь вообще не заходишь… что делаешь?
– Как всегда, лекции читаю, семинары провожу, лабораторки всякие…
– А я спрашиваю, что ты делаешь вот прямо сейчас?
– Думаю. У меня сейчас окно, но обедать вроде рано, однако потом у меня еще две пары без перерыва – и я думаю, чем бы таким перекусить, чтобы с голодухи не помереть после четвертой. И когда перекусить: сейчас или перед началом следующей пары.
– То есть через час? Тут, мне кажется, никакой разницы не будет.
– Через два часа, даже чуть побольше: у моих перед третьей парой как раз обеденный перерыв.
– Тогда пошли со мной: ребята со студии откуда-то сманили в наш буфет очень хорошего повара, он такое творит! Лично я уже дома больше не обедаю, и даже не завтракаю. А по возможности и не ужинаю.
– А жена тебя за это не побьет?
– Так она тоже на студии работает, мы с ней на пару питаться ходим. И даже детям из нашего буфета ужин носим…
– Тогда пошли, оценим вашу выдающуюся кухню. Но я-то ладно, а почему ты по территории без дела бродишь?
– Я с делом брожу. Сашка Соловьев из своего Владимира привез маримбу стеклянную, говорит, что по твоему заказу ее сделал. Но он, похоже, тебя боится, попросил меня за тобой сходить.
– Так уж и боится?
– Может быть, а может и нет: он сейчас в студии эту шайтан-машину устанавливает. Вот уж не повезло бедолаге!
– А в чем не повезло?
– Он еще барабанную новую установку привез, тоже как стеклянная выглядит. Прозрачные барабаны, он их из полиакрилата сделал. И сам-то он на ней играть давно уже научился, а вот ребята из консерватории… так что днем он в студии, а после обеда музыкантов стучать по всему учит. Вроде как трех человек учит на маримбу играть, и человек пять – на барабанах. А в результате ему просто поесть получается некогда. И знаешь что? Ему спиться не дает лишь то, что ты за пьянку сразу с работы выгоняешь, невзирая – потому что музыканты эти часто до свинского состояния напиваются. Ну и то, конечно, что он с женой сюда приехал…
В буфете – точнее, в небольшой столовой на полтора десятка столиков – было, несмотря на совершенно «не обеденное время» – довольно людно. То есть мест там не было, но когда Вера посетовала на то, что она поддалась Мишиным уговорам и не пошла в студенческую столовую, но Миша ее успокоил:
– Мы в студии поедим, причем без суеты, там место есть. Ираклий Константинович! – обратился он с здоровенному, под два метра ростом, повару, – к нам гостья пришла, Вера Андреевна. Вы не могли бы для нее сделать легкий такой перекус? Мы будем в новой студии…
– А времени у гостьи сколько? – поинтересовался, судя по сильному акценту, грузин.
– Часа полтора…
– Тогда я все приготовлю, попрошу Ларису вам еду принести… где-то через полчаса готово будет.
– Вот, заходи, – Миша пропустил Веру вперед, – это наша новая студия. Видишь, сколько тут места? А там как раз эту стеклянную маримбу Сашка и ставит… уже поставил и убежал куда-то. Но скоро вернется!
– А это что за страшный сундук? – спросила Вера, глядя на огромный электрический агрегат, занимающий почти все место перед огромным окном, отделяющим аппаратную от студийного зала.
– Это – пульт управления вон тем магнитофоном, – и Миша показал уже на другой металлический ящик, занимающий половину задней стены студии.
– Насколько я помню, у вас магнитофоны все же поменьше были…
– Ну да… только этот – не просто магнитофон, у него сразу двадцать четыре стереофонических дорожки. Для записи-то пластинок звук, исполнение должно быть идеальным – а если какой-то музыкант сфальшивит, то все заново приходится играть. Вот мы и придумали: там, в студии, когда оркестр играет, мы разные инструменты помещаем в клетушки… стенки ставим такие же стеклянные, как и в аппаратной, с трехслойным стеклом, и пишем их по-отдельности. И если кто-то сфальшивит, то переигрывать приходится лишь одну партию. При этом – вот тут на пульте специальные переключатели есть – тот, кто заново партию играет, через наушники слышит все остальные партии, то есть как бы вместе с оркестром свою партию исполняет. Мы уже попробовали, две пластинки таким образом уже записали…
– То есть с этим магнитофоном можно вообще каждую партию отдельно играть?
– Наверное, да.
– А как вы добиваетесь синхронности звука?
– Очень просто: все пишется на одну пленку, а работает
