оно нереально, однако и сделать ничего невозможно. Когда подобные разборки между собой устраивают питерцы, они всегда пропустят вас вперёд. Москвичи – нет! Возможно, сейчас во мне говорит коренной житель Екатеринбурга, но при всех равных слагаемых утончённая вежливость – на стороне Северной столицы нашей общей родины…
В целом получилось, что у меня на осмотр было больше двух часов. Я прекрасно успел съесть круассан и выпить вкуснейшего капучино в крохотном кафе на три столика, благо в первой половине дня народу почти не было. Потом погулять по всей обширной территории, от края до края. Посетить выставки греческого и византийского периода. Гулять там без спешки и суеты…
Это было восхитительно! Я любовался старинными фресками, греческими мозаиками с изображениями птиц и обнажённых богинь, останками древних ваз, монетами и домашними фигурками богов из обожжённой глины. А чего стоили останки одной лишь мраморной статуи Геракла! Или чёрнофигурные росписи рождения Афродиты из морской пены! Ну и огромные декорированные крутобёдрые кувшины для хранения вина, дара Диониса, восхваляемого древними греками!
Ох, признаю: как художник, я просто наслаждался лицезрением и того, и другого, и третьего, и четвёртого, и пятого… Да меня всё здесь впечатляло!
Конечно, это если не знать, какие чудесные сокровища хранятся в нашем частном выставочном комплексе. Но это – тс-с…
Вот тут, на берегу Чёрного моря, с коринфскими колоннами за спиной, присев на краешек скального берега, я вдруг поймал себя на мысли о том, что за всё время моей работы на «Херсонес» я ни разу не видел посетителей музея. То есть от слова «вообще»! А какой же музей может существовать без людей, для которых его, по сути, и открывали? Не знаю, и, похоже, никто не знает.
– Давно вы здесь? – в голосе Милы Эдуардовны, вдруг раздавшемся за моей спиной, не было ни нотки удивления. Она просто констатировала факт. – Я не особо люблю это место. Греки вырубили много деревьев, открывая себе удобный проход к морю. Сейчас там пытаются возродить сады, которых не было раньше. Пусть. Это хоть что-то.
Два знакомых добермана по-быстрому обнюхали меня, один так даже лизнул в щёку в надежде, что «мама» не видит, и оба уселись рядом, спокойные, как китайские бронированные крейсера. Ну, или, скорее, как боевые роботы будущего из текучего металла. Доберманы, они такие.
– Добрый день! Присаживайтесь, берега хватит на всех.
– Его всегда хватало, – сестра директора «Херсонеса» не чинясь присела рядом, по-турецки скрестив ноги. – Крым удивителен уже тем, что все, кто тут властвовал, всегда понимали, что они не первые и не последние. Скифы, татары, византийцы, итальянцы, турки, русские, англичане, опять русские, немцы, потом снова русские, украинцы и опять русские, но все они прекрасно отдавали себе отчёт, что в конце концов эта земля примет своими лишь тех, чьё имя встречалось чаще других. Поэтому Крым вернулся в Россию, и лично я считаю это единственно правильным.
– Мой город в противоположном конце нашей страны, – задумчиво ответил я, – но мне здесь нравится, я не ощущаю себя чужим, мигрантом или понаехавшим. Я останусь.
– Этого достаточно. Вы приняты на работу.
– Спасибо, а что…
– Не перебивайте. Я не мой мягкотелый братец. Просто слушайте, – довольно резко, но без малейшей грубости в голосе оборвали меня. – Наша тема – это некий господин Мидаускас из Прибалтики, в годы правления Украины успевший оформить на себя ряд квартир, два участка под строительство коттеджей и уютную виллу на берегу Чёрного моря под Симеизом. Есть слухи, что в то время он скупал любые археологические находки с территории Крымского полуострова.
– Мы будем следовать завету Владимира Ильича: «Грабь награбленное!»?
– Разумеется нет, – раздражённо сплюнула Мила Эдуардовна, сдвинув брови (что было немедленно повторено её верными доберманами), – я лишь хочу, чтобы вы осмотрели его коллекцию в целях выявления предметов, имеющих не частное, а общемировое значение.
– Допустим, я что-либо найду, и…
– Любые дальнейшие действия мы скорректируем на месте. Разумеется, вам не нужно что-либо решать самому в плане виновности или невинности нашего клиента. Ваша задача – лишь осмотр.
– А потом подключаются наши ребята из ЧВК?
– Ну, допустим. На определённом этапе. Как-то так.
Так-то согласен, в принципе, ничего удивительного: как правило, специалистов широкого профиля и привлекают для подобных целей. Я разбираюсь в истории искусств, значит, вполне логично, что мне предоставляют возможность осмотра и оценки чьей-то коллекции. Если никакого криминала в подаче нет, то в чём засада? Мила правильно истолковала мои сомнения:
– Да, это не совсем легально. Однако ничего преступного я бы вам не предложила.
Мидаускас сам в той или иной форме обратился ко мне за помощью в каталогизации. Именно это вы и должны сделать, не отвлекаясь более ни на что иное. Я не прошу вас ничего скрывать от хозяина дома, просто всю информацию о коллекции вы продублируете и мне.
Не скажу, будто бы всё это так уж мне нравилось. Почему-то в словах сестры моего бывшего директора на миг промелькнули растерянные нотки. Как если бы она не совсем была уверена в том, что её задание не просто «не совсем легально», а ближе к чему-то из серии «полукриминального». Типа, например, если бы я осмотрел и оценил чью-то коллекцию, а человека потом вдруг ограбили. Кто первый под подозрением? Правильно, ответ один: я…
– Мы не воры, мы музейщики, – неожиданно ответила она на мой молчаливый вопрос. Ровно так же, как в своё время говорил мне и Феоктист Эдуардович. Поэтому я не задумываясь дал согласие, и всё дальнейшее развитие событий просто втянуло меня, как котёнка Мурра в крутой водоворот Бамберга, то есть точно такого же замеса малообъяснимых, но знаковых событий. Но, как говорится, Historia est magistra vitae![16]
– Один вопрос: мои друзья по «Херсонесу» в деле?
– Разумеется! Как же без них? Кто будет очаровывать хозяина дома, кто принесёт лучшее вино для отвлечения внимания, кто организует вашу охрану и прикроет спину в случае непредвиденных обстоятельств? Никто не справится со всем этим лучше вашей буйной компании.
– Принято, – вежливо кивнул я. – Располагайте мной.
Мила улыбнулась и, неожиданно наклонившись вперёд, неловко и неумело поцеловала меня в щёку. Честно говоря, от этого детсадовского поцелуйчика у меня всё тело пробило нервной дрожью, словно мощнейшим электрическим разрядом, от макушки до пят.
Если от губ Светланы Гребневой я терял и разум, и сознание, то здесь имело место нечто другое. Не менее высокое, но совершенно не похожее ни на что. Я, наверное, даже не смогу это объяснить обычными словами. Всё на уровне ощущений и каких-то давно забытых животных инстинктов.
