снова был около меня слегка приподнимая. Он достал из кармана мазь и бинтик.
— Не дергайся! Ты не маленькая упрямица! Ты большая упрямица.
Он слегка отвернул мою голову и смазал царапину кровоостанавливающей мазью, а затем заклеил бинтиком. Я повернула голову к нему и буравила его взглядом.
— Ты хоть ответь, — начал он. — Ты со мной зачем целовалась? Чтоб внимание отвлечь? Ты хотела, чтоб я влюбился?
— Я хотела тебя влюбить, точнее такой план предложила Николетт. Но у меня не особо получалось следовать ему. Ты раздражал меня очень сильно первое время. Выводил на эмоции. Так что… я хотела, но не следовала ему. А целовалась… ну ты хорошо целуешься. Мне нравилось это.
Он снова зарычал.
— Что ты все рычишь?
— Я много праны использую, а она усилена моим побратимом. Так что, у меня есть некоторые повадки сейчас.
— А ты меня зачем целовал? Чтоб я раскрыла себя, влюбившись?
— О, Судьба! Ты за сегодня такие глупости морозишь!
— А что я должна думать? Ты первый начал эти игры с флиртом.
— Я просто по началу шутил, просто как умел. Но…
— Но?
— Ты правда ничего не понимаешь, Рейни?
— Что я должна понять, Эндари?
Он пересел к спинке кровати и перевернул меня, посадив на него сверху. Внутри меня разлилось болезненное тепло. Как не вовремя! Почему меня возбуждает то, что я на волоске от своего приговора?
— Я уже догадывался обо всем, после зоопарка. Но я привел тебя к себе в дом, без страха. Я верил, что ты никому не причинишь вреда. Доверял тебе. — Он шептал это мне прямо в лицо.
— Зачем? Почему? Эндари… Почему ты так поступил?
— А почему, сегодня ни один мой кинжал тебя не поранил?
— Ты задел мои волосы.
— Я надеюсь, это последний волосок, который упал с твоей головы. И мне очень жаль, что он упал по моей вине, — прошептал он близко-близко. — Я предугадывал все твои действия, знал перемещения. Ни одно лезвие не предназначалось тебе.
— Ты опять разгромил мою кухню.
— Судя по всему, ты не умеешь общаться без драк.
— Возможно. Я плохо доверяю.
— Доверяй мне. Я не сделаю ничего плохого. Я не сделаю тебе больно.
Он был прав. Ведь даже, когда его руки сжимали крепко мои запястья, он не причинял боли, лишь твердо удерживал меня. Он ни разу не ударил меня за сегодня, хотя я пыталась его задеть много раз.
— Я очень хочу узнать всю правду, я буду хранить ее и оберегать точно так же, как и тебя.
— Почему? Почему, Эндари?
Я вспоминала все разговоры, которые были с другими людьми. Как бабушка Вира говорила быть открытой и вспоминать знаки. Вспомнила, как Роки говорил, что если беды тяжелеют, то мужу надо доверять. Вспомнила, как он знал уже, что я убила Рафиуса, но сидел на допросе и поглаживал мои руки. Как спорил с отцом, и показал свою позицию относительно меня, заплатив. Как давал мне время, не требуя разговоров, но целовал, когда я нуждалась в этом.
Он положил свои ладони на мое лицо, пока я задавала свои почему, и поцеловал меня в губы, тихонько и тут же оторвался.
— Потому что я люблю тебя. — При этих его словах внутри меня что-то дрогнуло, кажется я начала всхлипывать, а он продолжал. — Я не шутил, когда говорил, что я весь полностью твой. Мое сердце и душа принадлежат тебе. Я… как увидел тебя… на бракосочетании, ты показалась мне такой хрупкой. И когда я наклонился поцеловать твой висок я сразу почувствовал аромат. Потому что…
— В детстве бабушка Вира тебя спросила, что сочетается с корицей?
— Она, все-таки, рассказала, — усмехнулся он.
— Да, я подумала о знаках. О золоте и рысях.
— Так, если ты их тоже заметила — откройся мне.
Я спрятала лицо в ладонях и заплакала. Он попытался отстранить руки, но я крепко их прижала. И он не стал применять силу, что открыть мое лицо. Он просто приблизился и целовал тыльные стороны ладони, а затем прижался лбом к моему лбу. Эндари погладил меня по спине и провел губами по волосам.
Я таяла от нежности этих прикосновений. И я поняла, что Эндари заслуживает узнать правду после всего. Нельзя его оставлять в неведении. Я открыла лицо и тут же почувствовала, как слезы вытираются мужской рукой.
— Я… — мой голос слегка охрип после слез.
— Не торопись.
— Около десяти лет назад мои родители умерли от отравления. Это была большая тарелка с рахат-лукумом. — Я судорожно вздохнула, попыталась унять дрожь в руках, Эндари обхватил мои руки своими согревая и успокаивая. — Они знали, что там. Но выбора не было. Мама просила короля Кароса, чтоб дочь не умирала в муках. Но на самом деле… Она перед тем ужином сказала мне, чтоб я не ела сладкое. Мы накрыли стол и поставили угощение. Его величество, король Зиран не притронулся к десерту. Мне было девять, кажется. Я поняла, что происходит. Мама налила мне отдельный чай, сказала он успокаивает, а якобы была нервным ребенком. Так вот. Они ели рахат-лукум, я видела, как у них бледнели лица. И…
Эндари внимательно слушал меня, в его глазах разгоралось понимание и шок, но он молчал, давая мне продолжить.
— Там с королем был Фелор, он посмотрел на меня и спросил, не хочу ли я съесть десерт, и улыбнулся своими маленькими зубками. Я выпила залпом чай, почуяв в нем вкус лизаны — снотворной травы, и запихнула в рот рахат-лукум, пыталась сделать вид, что жую и глотаю, но спрятала лишь под язык. Чай подействовал на меня, как и положено на ребенка. Я упала, с таким медленным сердцебиением, что его и дыхания слышно не было. Я не знаю через сколько я очнулась, через сутки или двое. Я выплюнула сладость, которая заполнила весь мой рот, яд был в самой начинке, которую я не раскусила. Я помню, как пила воду и блевала, пила и снова блевала. Не могла избавиться от этого приторного вкуса. Перед глазами все еще стояло лицо Фелора, который спрашивал буду ли я есть десерт.
Я спрятала снова лицо в руках и заплакал. Эндари меня не останавливал, но челюсть была у него твердо сжата, а в глазах горел праведный огонь. Я перевела дыхание и продолжила:
— Я была единственным ребенком в семье. Мои двоюродные братья и сестры уже подросли, им было лет пятнадцать и старше. У дедушки было два сына и дочь — моя мама. Мои родители умерли за столом, остальных закололи либо впрыснули
