Россия не стала для нее домом в глубоком смысле, и почему вокруг этой явно неглупой женщины собрались силы, представлявшимися мне враждебными нашей стране. На самом деле эти силы не были враждебны, они лишь преследовали свои собственные интересы: кто думал о еще большем обогащении, кто о большей власти, кто под покровительством императрицы сводил счеты с бывшими противниками. Не могу сказать, что история, рассказанная сейчас Глорией, оправдывала ее в моих глазах, но я больше не видел в ней ярого врага нашего Отечества, но видел человека обозленного, руководствующего личными обидами.
— Все, что делала ты, заключалось лишь потакании интересам того же Козельского, Урочеева, британских промышленников и британской разведки. Почему же ты за все время ни разу не попыталась сделать то, что было бы на пользу нашему государству? — спросил я, когда она замолчала.
— Елецкий… — Глория остановилась в одном шаге от меня, ее хищный взгляд остановился моем лице. — Я не потакала, а всего лишь не мешала, если для меня, то было выгодно. И насчет будто я ничего не попыталась сделать в интересах Российской империи ты очень заблуждаешься. В первый же год, как я стала императрицей был издан указ о средиземноморских проливах, который регулировал прохождение наших и британских судов. Затем указ о таможенных правилах, указ о столичных стандартах и новых транспортных мерах. Все они были полезны для империи. Они были разработаны по моей инициативе и поданы Филофею. Я многое хотела изменить в этой, тогда еще чужой для меня стране. Однако, почти все эти указы были отклонены благодаря стараниями князей Лапина и Трегубова, граф Мизерского — они были особо враждебны ко мне в то время. Перед Филофеем они настояли на том, что указ о Средиземноморских проливах проводит лишь британские интересы и идет во вред Российским. Хотя на деле он был полезен для Москвы и для Лондона, потому как там по договоренности с маркизом Этвудом готовился аналогичный указ, касавшийся западно-балтийских проливов. В те годы между Москвой и Лондоном имелось потепление в отношениях, и мой брак с Филофеем должен был сблизить наши империи, снять те огромные противоречия, которые накопились из-за предыдущих войн и вражды, но кое-кто из важных людей в Москве, ратующих за интересы отечества, не позволил появиться этим важным указам. Да, я после этого расправилась с Трегубовым и Мизерским. Только Лапин ушел от моего наказания, хотя вина его в том противодействии моим стараниям не слишком велика. Однако, мои изначальные договоренности с Лондоном, полезные так же для Москвы были нарушены стараниями этих людей. И после этого я потеряла интерес делать что-либо полезное для империи. Если угодно, я юная дама, еще не слишком искушенная в политике и дворцовых интригах, банально обиделась. С тех пор для меня остались лишь мои интересы и интересы некоторых близких мне людей. Кстати, самый серьезный удар по моим интересам нанес именно ты, граф Елецкий! Удар неожиданный и роковой! Я говорю о том дне, когда ты отдал документы из кабинета князя Козельского, не мне, а царевичу. Тогда я думала, что ты — лишь незначительная фигура в происходящем. Просто мальчишка, обладающий большим магическим талантом, который, увы, служит не мне. Лишь позже я поняла, что твоя роль была куда более серьезная. Ты, граф, уничтожил главное для меня: мою надежду, что престол все-таки займет мой сын.
Императрица замолчала, сердито глядя на меня. Может быть она ожидала, что я сейчас проникнусь трагизмом той ситуации и начну извиняться, но я тоже молчал. Тогда Глория продолжила:
— У меня есть причины ненавидеть тебя больше, чем всех князей, противостоявших мне, вместе взятых. Но знаешь, что странно… Ненависти к тебе у меня нет. Скорее, наоборот.
— Послушай, дорогая. Все, что ты делала, ты делала как раз из-за той самой ненависти, выросшей из первоначальных обид, непонимания и неприятия тебя в первое время как императрицы, — сказал я, взяв ее руку, которая сейчас была холодной и твердой. — Научись прощать. Тогда в твою душу вернется покой. Ты запуталась в самой себе, запуталась в стремлении понять, что тебе самой нужно на самом деле и в чем твои истинные интересы. Говорю это тебе не как двадцатилетний мальчишка, но как Астерий. Ты думаешь, если бы Эдуард взошел на престол, то от этого стало бы легче тебе или ему? Нет, Глория. От этого проиграли бы все. Ты сама прекрасно знаешь, что он стал бы не столь хорошим правителем, каким станет Денис. Взойдя на престол, Эдуард получил бы огромное число проблем, которые он не смог бы решить без поддержки самых властных людей империи. И ты прекрасно понимаешь, что этой поддержки бы не было. Твой сын мог бы повторить твой же путь: от неприятия к обидам и ненависти. Ненависти ко всем: тем, кто ему не помог; тем, кто служит не так, как императору того хотелось бы; по большому счету ненависти ко всей империи, которой он правит. Разве ты желаешь ему этого? Ты желаешь сделать его несчастным и спутать клубком огромных имперских проблем?
— Уже нет. Я это сама начала понимать в последнее время. Ты думаешь, я так легко сдалась после случая с князем Козельским? Я не сдалась. Я лишь вовремя поняла, что при нынешнем состоянии дел в империи Эдуарду лучше уйти в тень. Считай, что я сама освободила путь к престолу для почитаемого тобой Дениса Филофеевича. Ведь я знаю, какие у тебя с ним любезные отношения. Что в общем-то странно, если учесть, что между вами была дочь князя Ковалевского, — она усмехнулась, будто сказанным пыталась задеть меня.
— В таком случае, ты поступила очень разумно. Если бы борьба за престол обострилась, пострадали бы все. Тогда такой вопрос, ваше величество: зачем тебе таблички Святой Истории Панди? Ты же знаешь, что они не просто древняя реликвия. Эти тексты должны указать путь к Хранилищу Знаний — месту куда стремиться герцог Уэйн, представляя интересы Британии. Туда же с не меньшим желанием и настойчивостью стремятся некоторые люди, представляющие интересы России. Поначалу я думал, что ты, озаботившись поискам этих табличек, просто подыгрываешь Уэйну, но теперь понимаю, что ты представляешь какую-то третью силу, — говоря это, я понимал, что Глория скорее всего не ответит на этот вопрос, а если ответит, то вряд ли честно.
Но императрица ответила:
— С чего ты взял, Елецкий, что знания древних может искать только этот старый маразматик Уэйн? В Британии много
