Она не была настолько наивна, чтобы думать, что они обратились в бегство из-за ее плохо нацеленных камней.
Поблизости было что-то еще.
Она опустилась на колени, чувствуя, как колотится сердце и сводит живот, и принялась искать тропинку. Ее нигде не было видно. Девушка находилась по пояс в зарослях папоротника, утопая в густых веерах нефритово-зеленых листьев. Медленно, нетвердо она поднялась на ноги, осознавая, что где-то рядом с ней маячит фигура.
Молния сверкнула над головой, осветив знакомое лицо. Волосы Питера потемнели от дождя и прилипли ко лбу, а челюсти были плотно сжаты. Она должна была прийти в ярость, увидев его там. Но вместо этого почувствовала только облегчение.
— Я разорвала мужчину пополам, — сказала она, перекрикивая шум дождя.
— Я видел.
— О.
Адреналин в крови резко подскочил. Магия заструилась по венам Уайатт, и последние капли ее погасли, как свеча. Колени сильно подогнулись, и девушка упала на четвереньки, содержимое желудка попало ей в горло. Волосы были стянуты на затылке как раз вовремя, так как ее начало выворачивать.
К тому времени, как внутри нее не осталось ничего, кроме воздуха, дождь прекратился. Солнечный свет золотыми искорками падал сквозь деревья. Постепенно прикосновение Питера стало меньше походить на утешение и больше напоминало на тревогу. Она вскочила, отодвигаясь подальше от него.
— Откуда мне знать, что это ты? — требовательно спросила она. — Откуда мне знать, что ты не разожмешь челюсти и не проглотишь меня целиком, как только я потеряю бдительность?
Он нахмурился еще сильнее. На мгновение она подумала, что Питер сейчас скажет что-нибудь едкое. Вместо этого он сунул руку под рубашку и расстегнул замшевое ожерелье. Пуговица Кабби на шее подмигнула ей, когда он стянул ее через голову и протянул в качестве подарка.
— Это единственный случай.
Поколебавшись, она приняла его. Это было большее доказательство, чем ей требовалось. Безмятежный серый цвет его глаз был до боли знакомым. В их глубине не было ничего злобного. Ничего странного. Это был Питер, именно такой, каким она его запомнила. Серьезный, молчаливый, уверенный. Дрожащими руками она стянула шнурок через голову. Пуговица выскользнула из-под рубашки.
Питер выдохнул.
— Ты мне веришь?
— Может быть, — сказала она. Затем, уже мягче, добавила: — Да.
— Хорошо. Иди сюда. — Схватив ее за воротник, Питер притянул ее к себе. Они вместе прислонились к широкому стволу сосны. Прижавшись к его теплу, она прислушивалась к ровному ритму его дыхания. Биение сердца Питера отдавалось в ней, заглушая потрескивание в ее венах.
Первым звуком, который она издала, была икота. Резкий судорожный вздох, который был на полпути к хихиканью. Это было не смешно. Ничего смешного в этом не было. И все же следующим звуком, вырвавшимся у нее, был безошибочный смешок. Питер, находившийся под ней, застыл как вкопанный. Его тревога показалась ей истеричной. Она согнулась пополам от смеха и тут же пожалела об этом, так как из-за гноящихся швов она распрямила спину. Макушкой она ударила Питера по подбородку, и он тоже засмеялся.
— Ой. — Она потерла голову, прижимаясь к нему. Он обхватил ее рукой за талию, поддерживая. На мгновение им снова стало по тринадцать лет, а лето тянулось бесконечно долго.
В конце концов, смех перешел в тихое, прерывистое дыхание. Слезы медленно катились по ее щекам. Она даже не заметила, как начала плакать. Уайатт смахнула слезы, наблюдая, как сонная голубоглазая трава у подножия дерева приоткрывает веки. Она не знала, как долго они так просидели — распускающиеся цветы и Питер, водящий большим пальцем круги по ее спине, — прежде чем у нее зазвонил телефон. Звук раздался в тишине, заставив ее сердце бешено колотиться. Она резко выпрямилась, вытаскивая телефон из кармана.
— Алло?
Голос ее кузины на другом конце провода был едва слышен.
— Мы в десяти минутах езды, — сказала Маккензи, и у Уайатт скрутило живот. Ей следовало бы прийти в восторг, но все, о чем она могла думать, — то, как мимикрирующий подражал голосу ее матери, о том, как сгущается темнота. Она закрыла глаза.
— Скажи что-нибудь, что знаешь только ты.
— Хорошо. О, вот что: на пятом курсе нашей школы Святой Аделаиды я нашла твой дневник, засунутый под матрас, и он был полон любовных писем, которые ты писала тому мальчику с фермы твоего отца.
Большой палец Питера замер у основания ее позвоночника. Ее охватило чувство унижения.
— Маккензи.
— Это правда, я помню. — Ее кузина щелкнула пальцами. — Как его звали?
— Маккензи.
— Нет, подожди, это был Питер, — торжествующе воскликнула кузина. — Ха! Я знала, что вспомню. Я прошла твой тест?
— Да, просто блестяще. — Ее голос дрогнул. — Спасибо.
— Оставайся на месте, — проинструктировала Маккензи, расстроенная плохой связью. — Мы скоро будем. Э, Уайатт?
— Да?
— Ты не поверишь тому, что мы тебе расскажем.
ЧАСТЬ 3: Солнцестояние
Ты убил два тела и одно сердце,
и два сердца в одном теле, и две души ты потерял.
Смерть Артура, Томас Мэлори
23 Питер
Прошел почти час, прежде чем кто-то из них заговорил.
— Его здесь нет. — У девушки на переднем пассажирском сиденье был неподражаемый акцент, а мелодичность ее голоса напоминала звук падающего дождя. Она явно нервничала, возясь с пультом дистанционного управления, ее светлые волосы падали ей на подбородок. — Я его не чувствую.
Маккензи Беккет, сидевшая за рулем, только поправила зеркало заднего вида. В нем были отчетливо видны ее карие глаза рода Беккет, взгляд, полный подозрения, за стеклами солнцезащитных очков в форме кошачьих глаз.
Питер уже однажды встречался с кузиной Уайатт. Им было по девять лет, когда мать Уайатт неохотно согласилась провести выходные с ночевкой. Маккензи и Джеймс оказались неразлучны — и это было катастрофой, — так что ее первый визит в Уиллоу-Хит оказался и последним. Все эти годы спустя она выглядела точно такой, какой ее запомнил Питер: рыжие, как пламя, кудри и нос в веснушках. Будто почувствовав, что он смотрит на нее, она подняла на него глаза. Это был предупреждающий взгляд, быстрый, как мгновение.
Он знал, что это значит. Более того, он знал, как это выглядит. Рядом с Питером сидела Уайатт, прислонившись виском к окну, ее лицо было перепачкано грязью. Она смотрела, как мимо проносится ржавый обломок ограждения, а на стекле под ней подсыхает пятнышко крови костяного стража. Стоя на коленях, она почти до крови содрала кутикулу.
С тех пор как села в машину, она не произнесла ни слова. Ни ему, ни кому-либо еще.
— Просто в этом нет никакого смысла, — сказала девушка, сидевшая впереди. Радио переключало станции, в
