к нему вернулся — и палкой замахнулся на нищего, но старичок исчез, как сквозь землю провалился.
А вдали, на ручье, заливался лягушачий хор — он пел последний раз в этом году:
«Брат… брат… брат…
Наш… наш… наш…
Лягушка… лягушка… лягушка…
Как мы… как мы… как мы…»
Возвращение под землю
Солнце садилось — золотое, огромное, осеннее солнце. Уже несколько дней погода стояла ясная, земля отогрелась, даже какая-то пичуга запела запоздалую песенку.
Воздух розовел от вечерней зари. Маргаритки на межах закрывали свои золотые и серебряные глазки. В глубокой золотой тишине тополь ронял последние листья.
Пётр бросил в землю последнюю горсть пшеницы. С непокрытой головой, в домотканой рубахе, с подвязанной к поясу сумой стоял он в лучах заходящего солнца, и лицо у него светилось радостью. На лесной опушке пасли лошадь его сыновья, крепкие и румяные, как полевые маки. Лошадь изредка ржала, пощипывая чахлую траву. Звонкие детские голоса далеко разносились в предвечерней тишине.
Зато в Соловьиной Долине было шумно и многолюдно. Король Светлячок собрал всех гномов и держал перед ними речь. Красивое было зрелище!
В прозрачном, неподвижном воздухе тихо трепетали листья векового дуба, под которым возвышался королевский трон, сложенный из камней; он был усыпан цветами и устлан ковром из мхов. Трон окружала верная дружина в ярких одеждах, в пёстрых колпачках, все — со своими орудиями труда.
Было шумно и весело. Ни одного печального, унылого лица.
Глаза у всех блестели, на губах играла улыбка, сердца радостно бились.
Но вот шум и говор внезапно смолкли.
Король встал с трона. Как и в ночь на Ивана Купалу, он был в белой мантии, в золотой короне, со скипетром в руке. И, хотя он был весь в белом, в багряных лучах заката одеяние его вспыхивало то пурпуром, то золотом, по лицу пробегали огненные блики, а седая борода отливала серебром.
Он встал и поднял скипетр. Золотые трубы протрубили зорю и смолкли.
Король взглянул на своих подданных и, опустив скипетр, промолвил:
— Верная моя дружина! Труженики мои! Кончился день, и кончились ваши труды. Наступает вечер — он несёт отдых и покой. Оглянитесь при блеске вечерней зари — она, как факел, освещает ваши дневные дела!
Седой король замолчал. Вокруг было тихо. Вдруг издали послышался лязг и звонкие удары молота.
Это звонарь на старой звоннице чинил старый колокол, чтобы в нём вновь ожило, заговорило сердце.
— Весной вы рассевали цветы, — продолжал король, — и дикую, унылую пустошь превратили в прекрасную, возделанную землю. Летом вы пели гимн труду и солнцу. Пришла осень — и вот вы стоите в золоте и пурпуре, считая её плоды.
Король замолчал, отдыхая. Кругом царило безмолвие.
Но вот опять, нарушая тишину, уже громче послышался прежний странный лязг и грохот.
Молоток звонаря гремел всё громче на высокой колокольне.
На гномов повеяло холодом — тенью, мраком, суровой зимой, и они вздрогнули.
Король снова заговорил:
— Вон закат озарил клочок земли, прежде заброшенный, а теперь возделанный и засеянный. И радость озарила душу пахаря, потрудившегося на своей ниве.
Это вы помогли ему.
Вон мелькают головки его детей: раньше они были поникшие, а теперь воспряли, раньше глазки их туманила печаль, а теперь они повеселели. Тьма, теснившая их, рассеялась, и воссиял свет.
Где был голод, будет вдоволь хлеба, где царила ночь, настало утро.
И вы помогли возжечь этот свет.
А вон сиротка, кроткая, как агнец, безутешная, как горлинка, лишившаяся гнездышка. Она вновь обрела кров, ее, как родную, приняли в семью. И счастье вошло с нею в дом, как благоуханный цветок.
И вы немало потрудились для этого доброго дела!
Король замолчал. Наступила тишина.
И в этой тишине трижды ударил колокол. Три звонких удара возвестили об окончании работы.
Старый король повернул седую голову и прислушался. Насторожились и гномы.
Из лесу дохнуло холодом, и гномов объяла дрожь. Глаза у них погасли, улыбка сбежала с губ, руки опустились.
Всем вспомнилось древнее пророчество: со звоном колокола должны они удалиться под землю.
Но король спокойно продолжал свою речь:
— Братья, мы потеряли нашего товарища — учёного летописца Чудилу-Мудрилу. Он покинул нас и отправился искать по свету славу. Не нам его судить. Пусть идёт за своей звездой. А мы провели здесь немало чудесных минут. Да будет счастлив этот уголок!
— Да будет счастлив! — хором отозвалась верная дружина.
Стало тихо.
Седовласый король воздел руки и простер их над затихшей долиной.
И в румяном от зари воздухе замелькали сотни рук, благословляя этот уголок земли, над которым лучезарной звездой мерцал королевский скипетр.
Огромное солнце тихо опускалось за горизонт.
— Прекрасный закат! — молвил король.
— Прекрасный закат! — откликнулись гномы.
И зазвонили колокола…
Далеко-далеко, высоко-высоко загудел колокольный звон, разносясь над лесами, полями и лугами. Цветы и травы, вздрагивая, внимали ему, а он широко и вольно плыл в необъятном просторе, в бескрайней вечерней тишине…
И тут яркие, пестрые наряды гномов стали блекнуть — так в безветренное сентябрьское утро, голубое и солнечное, с деревьев начинают осыпаться золотые листья.
Пригорок, трон, седобородый король и вся дружина расплылись, улетучились, как туман.
Колокола звонили. Солнце угасало.
