я могла быть с ними беспечной.
Но выражение лица Рашель не слегка обиженное. Она сужает глаза.
— Я бы не стала вступать в интимные отношения с твоим поставщиком, Ангел. Это никогда ничем хорошим не заканчивается.
В ее голосе нет угрозы, но в нем есть что-то острое, от чего у меня сводит желудок. Я сглатываю, киваю и возвращаюсь к макияжу, надеясь, что она поймет намек и оставит меня в покое. Она так и делает, но я не могу избавиться от ощущения, что что-то не так. Что она обиделась на меня за то, что я отмахнулся от нее, и я потом за это заплачу.
Я создаю проблемы, которых еще нет, говорю я себе, вынимая волосы из пучка балерины и пытаясь завить их утюжком. Моя бабушка называла это заимствованием неприятностей, а у меня их и так хватает.
Я говорю себе не думать о Лоренцо, когда выхожу на сцену. Он ясно дал понять, что между нами должна быть дистанция, и я знаю, что сегодня он не появится, как бы мне этого ни хотелось. Мне удается вытеснить его из головы, пока я на сцене, и заставить себя не смотреть в сторону диванов в конце зала, пока я танцую двадцатидолларовые танцы. Но через час я получаю запрос на заднюю комнату, и мой желудок сжимается.
Я не могу перестать думать о том, что мы с Лоренцо делали там, иногда даже больше, чем о том, что произошло в студии, потому что это был первый момент, когда я увидела, что его контроль ускользает. Мужчина, с которым я иду, совсем не похож на него — невысокий, мускулистый, со светлыми волосами и темными глазами, но от него пахнет цитрусовыми, и это заставляет меня представлять, кого бы я предпочла видеть на диване вместо него.
— Предлагаешь что-нибудь, кроме танца? — Голос мужчины уже густой от вожделения, он скользит по моей коже так, что мне хочется провести руками по рукам и избавиться от этого ощущения. Я кладу таблетки в коробку и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, стараясь не скривиться от того, как его темный взгляд коварно скользит по моему красному нижнему белью.
— Зависит от того, чего ты хочешь. — Это переход к тому, чтобы продать ему таблетки, если он заинтересован. Я уже делала это раньше, но сегодня я чувствую себя настолько на взводе, что почти жалею, что не приняла таблетку сама хотя бы для того, чтобы все это было проще. Это одна из тех ночей, когда я начинаю задаваться вопросом, как долго я смогу продолжать заниматься тем, что является еще одной причиной продолжать работать на Лоренцо и не позволять ничему встать на пути к этому. Если я потеряю это, мне придется удвоить количество смен.
— Давай, просто дай мне меню. — Он садится на диван, раздвигает ноги, явно желая привлечь мое внимание к растущей между ними выпуклости. — Сколько нужно погладить меня и заставить кончить, сколько использовать руку, сколько устроить для меня шоу, пока я дрочу. Или, может быть, твой рот? Я бы заплатил вдвое больше за эти красивые губы вокруг моего члена. — Он подмигивает мне, и по моей коже ползет отвращение.
— Я не предлагаю таких услуг. — Я сохраняю голос настолько прохладным и мягким, насколько это возможно. — Но я могу дать тебе кое-что, чтобы усилить ощущения, если хочешь. Только без прикосновений.
Он понимает, о чем я говорю, я вижу, как на его лице проступает узнавание.
— Сколько? — Спрашивает он, и когда я называю цену, он кивает.
— Давай сюда, милая. С водкой.
Я вздрагиваю от этой просьбы — мало какой алкоголь я ненавижу так сильно, как водку, и мне придется чувствовать ее запах на его дыхании, пока я буду танцевать для него. Но я наливаю ему рюмку, достаю таблетку и несу ему.
Он протягивает мне деньги, а когда я берусь за них, отдергивает, одаривая меня еще одной развратной ухмылкой.
— Наклонись, милая, — бормочет он, и мне хочется отпрянуть. Но вместо этого я выгибаю спину, позволяя его пальцам провести по изгибу моей груди достаточно долго, чтобы затолкать деньги в лифчик.
Его толстые кончики пальцев касаются моего соска, всего на мгновение, и я закрываю глаза, чтобы не дать ему увидеть, как сильно я это ненавижу. Он, конечно, воспринимает это как жест возбуждения и, откинувшись на спинку дивана, издает низкий хрюкающий звук.
— Ну вот и все, — говорит он с ухмылкой, кладя таблетку на язык и запивая ее водкой. — Включи музыку, детка.
Мне хочется дать ему пощечину. Но он уже заплатил, а у меня есть работа.
Музыка заполняет комнату, и я начинаю танцевать. Мужчина облизывает губы, наблюдая за мной, и я вижу признаки того, что таблетка начинает действовать на его чувства. Его взгляд блуждает по мне, он смотрит на меня так, будто видит цвета, о существовании которых и не подозревал, будто я какая-то богиня, которая раскачивается и скачет перед ним.
— Посмотри на эти сиськи, — густо пробормотал он. — Как круглые персики. Держу пари, на вкус они такие же сладкие. Давай, детка, забирайся ко мне на колени.
Я отчаянно надеюсь, что он не собирается стать одним из тех парней, которые непрерывно болтают под кайфом. Но слова начинают обрываться по мере того, как действует наркотик, и я сажусь на него, потираясь под музыку, но не прикасаясь к нему. Кажется, что это будет еще один заученный танец, пока рука мужчины не ложится на мое бедро и не сжимает его, притягивая меня к себе на колени.
— Не трогать! — Я начинаю отстраняться, от тепла его руки, прижимающейся к моей коже, от твердого гребня его эрекции, неловко прижимающегося к моему бедру. Я хочу быть подальше от всего этого, отстраниться от всего этого и делать все, как обычно, но тут он лезет в карман, достает три смятые стодолларовые купюры и бросает их на стол.
— Я не буду ничего снимать, милая, обещаю. — Его голос густой от наркотика, а обе его руки теперь лежат на моих бедрах. — Просто покатайся на мне, чтобы я мог представить это, и ты сможешь получить все это.
С экстази в его организме, я, извивающаяся на его коленях, вероятно, чувствуюсь так же хорошо, как настоящий секс, или близко к этому. Я смотрю на деньги и чувствую, как еще одна моя граница ускользает.
Мне нужно все, что я могу получить. Если я сделала это один раз, это не значит, что я должна сделать это
