уже круглый след. Клим побелел как полотно, а Пржевальский, враз поняв Ласточкины ночные фортеля, расцеловал в морду умную собаку.
— Четыре вершка[29] в длину и три[30] в ширину! — торжественно объявил Николай Михайлович, измерив след. — Судя по такой лапке, зверь тут был не маленький!
Ласточка наконец поборола свой страх и пошла по следу по деревне. Следуя за ней, они обнаружили, что тигр подошел к загону, где содержались лошади, даже лежал тут, а потом ушел в поле, где позавтракал фазаном.
— Вот он, тот самый случай! — лихорадочно проверяя ружье, восклицал Николай Михайлович. Глаза его горели, усы встопорщились, словно у хищника, подкрадывающегося к добыче. — Беги, Коля, принеси кинжал да захвати солдата с рогатиной! Идем на тигра! Идем на тигра!
Коля опрометью сносился за сказанным и нагнал Николая Михайловича уже в версте от деревни. Переходя от одной фанзы к другой, тигр примерялся к коровникам. Но, поймав собаку, счел, по-видимому, эту добычу достаточной и отправился с нею в горы, к берегу небольшого озера, поросшего высоким тростником
— Придется за ним лезть в тростники, — шепотом сказал Николай Михайлович. — Ружья наизготовку держать. Ласточку держи, Ласточку! Не ровен час, выскочит на него! И сам ко мне поближе!
С этими словами они принялись, озираясь и прислушиваясь, пробираться по следу, проложенному в сухом тростнике. Наконец метров через триста вдруг наткнулись на то место, где тигр изволил закусить собакой, которую съел дочиста, с костями и внутренностями. Зрелище валяющихся истерзанных остатков было страшное, Ласточка жалко скулила, чуя кровавую расправу и глядела на Колю влажными карими глазами так, что он невольно крепче стиснул ружье. Еще через метров пятьдесят след, к их великому облегчению, вышел из тростника — тигр направился в горы. Охотники пошли быстрее. Вдруг Ласточка, еле плетущая за ними, с лаем рванулась вперед, — и на небольшом холме что-то замелькало по кустам! Коля разглядел рыже-полосатую шкуру, но больше ничего разобрать было нельзя — учуяв людей, сытый хищник предпочел ретироваться и, пробежав крупной рысью, скрылся за горой.
Николай Михайлович, а следом и остальные, буквально побежали, стремясь настигнуть тигра, но тот уже был слишком далеко, а продвижение охотников изрядно замедлял густой подлесок. Ласточка, бесстрашно рванувшаяся вперед, тоже не сумела догнать зверя, и, отбежав немного, остановилась и оглянулась, словно спрашивая, стоит ли продолжать преследование. Однако, пока добрались до того места, где его увидели, стало понятно, что за это время хищник ушел совсем. Коля уже понимал, что дело безнадежное, но Николай Михайлович, не желая терять надежды, еще версты две гнался за тигром по следу, пока тоже не разочаровался.
— Эх! — сказал он, наконец остановившись и дождавшись, когда Коля его нагонит. — Упустили! Остаться бы еще с неделю, — нашли бы, нашли обязательно! Но ничего, эти зверюги здесь повсюду! И на Ханке, как мне сказывали, тоже шалят, только что не в дома заходят. Еще, даст бог, свидимся!
* * *
Следующим пунктом их путешествия Николай Михайлович наметил гавань Святой Ольги. Покидать Александровку не хотелось и ему, однако никакие тяготы зимнего пути не могли заставить его отступить от задуманного. Запасшись продовольствием да немного откормив лошадей, 25 ноября путешественники вышли на тропу. Путь их снова лежал вдоль побережья. То вскарабкиваясь на вершины сопок — или, как их здесь называли, гольцов, — то спускаясь в долины речек, они упрямо пробивались вперед. Накопившаяся усталость сводила на нет вечерние разговоры. По пути попадались много кедрачей, где с ветвей гроздьями свисали шишки. Николай Михайлович и Коля сбивали их зарядом дроби, и теперь целые вечера проводили за «сибирским разговором» — щелкали орехи, изредка перебрасываясь парой фраз.
Тропинка часто шла самым берегом моря. Резкий холодный ветер сбивал с ног, и, когда случалось хоть немного отойти в глубь материка, Коля вздыхал с облегчением. Но однажды, глянув с обрыва в тихий пустынный залив, Коля так и обмер: поверхность воды бороздили какие-то невиданных размеров черные рыбины. Коля видел блестевшие в неярком солнце гладкие черные спины да мощные всплески хвостов.
— Это киты, — подошедший Николай Михайлович остановился рядом, и они, забыв об усталости, долго любовались тем, как киты резвятся на мелководье, выпуская в воздух с шумным фырканьем водяные фонтаны.
— Какая она разная, наша Россия, — насмотревшись, выдохнул Коля. — Каких только чудес в ней нет! И снег, и пальмы, и тигры, и моржи. Рыбы эти… как их… калуги. А вот еще и киты. Чудно!
— Да. — Николай Михайлович улыбнулся. — Мальчишкой я отдал бы все на свете, только бы попасть в далекий тропический рай и увидеть своими глазами львов, и антилоп, и прочие диковины. А теперь не надо мне тех дальних стран. Хочу чудеса в своей открывать, да людям о них рассказывать. Потому что страна наша Россия такая огромная, что люди наши обыкновенные и представить себе не могут. Заморский хлам втридорога хватают, а свои сокровища под ногами не могут разглядеть. Или нагнуться не желают, — тихо добавил он, чуть помолчав.
* * *
120 верст до гавани Святой Ольги прошли за десять дней, и вышли туда 7 декабря. Путь этот пролегал по совершенно пустынным местам, ночевать приходилось постоянно в лесу. И люди, и лошади до того устали и замерзли, что впали в какое-то безразличное оцепенение. Ласточка поранила себе лапы на обледенелой тропе, и Коле пришлось взять ее к себе в седло, где она сидела смирно по нескольку часов, чуть подрагивая ушами на лесные шорохи. Даже Николай Михайлович с его железной волей и неугомонным характером перестал по обыкновению рассказывать смешные или занимательные истории (а рассказчиком он был таким, что обо всем забудешь!), которыми при ночевках в лесу считал своим долгом развлекать своих спутников. Один из солдат еще к тому же начал кашлять, простудившись на пронзительном ветру, налетавшему с моря.
К счастью, начальник поста лейтенант Векман оказался до крайности радушным хозяином, без разговоров разместив у себя в доме усталую экспедицию, до отвала накормив их горячими щами и отпарив в бане так, что Коля еле смог дойти до приготовленной для него кровати. Ему снились Иркутск и мать, заботливо укрывающая его теплым одеялом. Проснувшись, Коля не мог удержать горячих слез благодарности за ее тихую каждодневную заботу, цену которой он познал только сейчас, в немыслимых трудностях этого зимнего перехода.
Аким, — солдат, заболевший накануне, — наутро был весь красный и лихорадил, и Векман взялся ухаживать за ним сам, так как местный доктор умер, и даже трех его малолетних дочерей пришлось приютить тому же холостому лейтенанту.
Поскольку из-за
