Евграф Комаровский очень осторожно освободился из старческой хватки, отодвинул старосту и вошел в часовню. Под его сапогами хрустели мертвые насекомые, которых на каменном полу словно еще прибавилось.
Он оглянулся – крестьяне приблизились к часовне, но внутрь никто не заходил. Только Клер и Гамбс стояли на ее пороге. Комаровский снял свой редингот, отдал его Гамбсу, засучил рукава белой рубашки и примерился – каменная крышка саркофага выглядела толстой и очень тяжелой.
Он больше не просил никого помочь ему в этом деле. Сам уперся руками в крышку и, напрягая мышцы, начал медленно двигать ее вбок.
Камень заскрежетал. Даже могучему Комаровскому это давалось с трудом, но он не отступал.
Крышка медленно сползала, открывая темную щель, что все ширилась, ширилась…
Крестьяне завыли, заскулили от ужаса. Некоторые опрометью бросились прочь с кладбища, но другие остались.
Комаровский толкнул камень изо всех сил, толстая крышка под собственным весом сдвинулась, перевесилась и встала на ребро, ударившись о стену саркофага.
Он заглянул в него и едва не отпрянул. Но справился с собой.
Внутри каменного гроба – гора мертвых червей.
Комаровский сначала подумал, что только они там и есть, а потом увидел в груде дохлых насекомых…
– О боже, – прошептала Клер, она тоже подошла к саркофагу.
Под покровом червей, словно под погребальным пологом, покоилась нетленная мумия мужчины с изуродованным ликом, облаченная в бархатный черный камзол, расшитый серебром – костюм явно немодного покроя в 1813 году.
Труп не сгнил и не рассыпался в прах, тело мумифицировалось.
Но это было еще не все.
Среди дохлых червей в ногах трупа лежала маска из бересты, похожая формой на морду оленя с прорезями для глаз. Рога маски оленя были сделаны из сухих ветвей. На ветвях извивались живые красные черви. Они выползали из глаз берестяной маски и валились в груду своих мертвых собратьев на дно саркофага.
– Тело в гробу, что и требовалось доказать, – хрипло объявил Комаровский, хотя… он ожидал увидеть обычный истлевший труп, а не эти странные пугающие мощи в камзоле среди груды червей. – Можете все сами убедиться и…
За стенами часовни послышался шум – стук колес, лошадь испуганно заржала, захрапела, раздались истошные крики:
– Прочь с дороги! Прочь!
И в часовню ворвался Пьер Хрюнов, облаченный уже не в атласный халат, а в дорожное платье, пребывающее, однако, в сильном беспорядке, словно он одевался в великой спешке. Да и сам толстяк Хрюнов был белый, как полотно, в полном смятении чувств.
– Что вы делаете, граф?! – заорал он на Комаровского. – Как вы посмели вскрыть могилу? Кто вам позволил?
– Властью, данной мне государем как командиру Корпуса внутренней стражи, в целях розыска и дознания я вправе производить подобные действия, если на то не имеется возражений ближайших родственников покойного, – отчеканил Комаровский. – Как я выяснил, таковых у Арсения Карсавина не имелось, а вы, мсье Пьер, никакой ему не родич, как сами мне в том признались.
– Прочь! Не сметь его трогать! – Хрюнов бросился к саркофагу, упал на колени. – О нет… нет… Я не дам, я не позволю… Я умру здесь, как пес, у твоей могилы, но не дам издеваться, костьми лягу…
Он погрузил свои руки в дохлых червей, обнял ноги мумии и, наклонившись, буквально приник, прижался к ним своим толстым бледным лицом, что-то шепча, словно умоляя или успокаивая мертвеца… или прося у него прощения…
Клер увиденное потрясло.
Особенно ее поразило лицо Хрюнова. Как оно изменилось! Он представлял сейчас разительный контраст с полукомичным типом – изобретателем корсетов от рукоблудства.
Она подумала – вот здесь он настоящий. И он страшен…
– Когда закончите лобызать стопы своему батюшке, – холодно объявил Евграф Комаровский, – ответите мне правдиво на вопросы, от которых вы уклонились во время нашей прошлой беседы.
– Я вам ничего не скажу! Не дождетесь! – Пьер Хрюнов обернулся, по его толстым щекам текли слезы. – Как вы могли… как вы посмели потревожить его прах… Мой драгоценный… любимый… мое сокровище. – Он снова приник к мумии Темного. – Я не дам тебя на поругание, я не позволю им… я клянусь тебе, как и раньше обещал… Пошли все вон отсюда! Это моя земля! Я здесь хозяин! Часовня и могила на моей земле! Вы не смеете здесь распоряжаться! Творить бесчинства и надругательства над прахом усопшего!
– Что означает оленья маска из бересты с рогами? – спросил Евграф Комаровский. – Зачем вы, когда хоронили своего отца, положили ее в его гроб?
Но Пьер Хрюнов не ответил ему. Он все бормотал тихо, обращаясь к мумии, гладил ноги трупа, окунаясь в море дохлых червей, касался сухих корявых веток, имитировавших рога.
Клер поняла, что он близок к истерике и они от него толка сейчас не добьются.
В сумрачный склеп вновь заглянуло закатное солнце – как и в первое их посещение. И гроб с червями и трупом в черном камзоле потонул во мраке, а вот статуя Актеона купалась в оранжевом закатном свете.
Каменный Темный смотрел прямо на Клер.
Глава 19
Логово
– Мадемуазель Клер, я сейчас отвезу вас с Христофором Бонифатьевичем назад, в Иславское, – объявил Евграф Комаровский, когда они оставили Его Темную Светлость Пьера Хрюнова подобно псу сторожить останки своего отца в склепе. – А сам поеду по одному неотложному делу.
– Солнце садится, – заметила Клер, глядя на багровый умирающий закат. – Вам обязательно ехать по вашему делу сейчас, на ночь глядя?
– Да, как только я отвезу вас обоих в имение. – Комаровский кивнул. – Жаль, Христофор Бонифатьевич не смог в саркофаге осмотреть останки Карсавина при помощи своих врачебных инструментов. Мумия прекрасно сохранилась, и мы бы имели представление, как именно он был убит. Лицо у него сильно изуродовано. И это не следы гниения, это раны.
– Я был крайне удивлен, что в столь жестких погодных условиях, при сырости и влаге, труп в таком хорошем состоянии, – заявил Гамбс. – В гробу целая куча червей, но труп ими не тронут, наоборот, его присутствие будто для них смертельно ядовито, и они дохнут тысячами.
Они втроем сели в экипаж, Комаровский – за кучера, уступив удобное место рядом с Клер немцу-управляющему.
– Евграф Федоттчч… Гренни. – Клер отчего-то испытывала сильнейшую тревогу в душе. – А куда вы поедете? Что за дело неотложное, которое не может подождать до утра?
– Я хочу взглянуть на его дом. – Комаровский обернулся. – На пепелище, на все, что осталось от дома Темного. Имение Горки рядом с селом Домантовским, насколько я понял из планов землеустройства и доклада моей стражи, порасспросившей крестьян. Земли Иславского и
