Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
— Вряд ли... Наверняка больше десятка лет провалялись на чердаке.
— Пужанем наш слабонервный народ, а? — засмеялся Ошеверов, вкладывая патрон в ствол.
— Стерпят, — заметил Шихин, щурясь на солнце. — Белки вот только могут испугаться.
— Ничего, пусть привыкают, надо и им закаляться. Шаман не возражает, верно, Шаман? — Ошеверов направил ствол в синее беззащитное небо и нажал на курок. Раздался четкий металлический щелчок. Тогда он переломил ружье и вставил другой патрон. На этот раз выстрел прогремел оглушительно громко. Где-то, за дорогой залаяли собаки, закаркали вороны, вскочил и радостно залаял Шаман. — Оказывается, патроны не так уж и безобидны, — отрешенно проговорил Ошеверов. — Надо же, — он взвесил на ладони три оставшихся патрона. Они тускло и многообещающе сверкнули на солнце желтоватым металлом. Подцепив отверткой верхнюю картонку, прикрывающую заряд в патроне, Ошеверов вытряхнул на ладонь тяжелую свинцовую пулю. — Понял? — Повернулся он к Шихину. — На кабана можно ходить, на лося...
— На человека, — добавил Шихин.
Из сада выскочил возбужденный Адуев, за ним следом, храня достоинство, вышла Марсела. Из дома показалась Валя, прибежала Катя. Потянулись к крыльцу остальные гости.
— Что за стрельба? — спросил Адуев, почему-то запыхавшись.
— На кого охота? — поинтересовался Игореша.
— Небольшие полигонные испытания, — пояснил Ошеверов, показывая на ладони дымящийся патрон. — Мы думали, что они уже никуда не годятся... Оказывается, не все... Некоторые годятся. Этот слабак осечку дал... А этот ничего, сохранил свежесть восприятия жизни. — Ошеверов ссыпал оставшиеся три патрона в брезентовый мешочек, затянул его шнурком, нашел на бревенчатой стене гвоздь и повесил ружье, зацепив за ременную петлю. На этот же гвоздь Ошеверов прицепил и мешочек с патронами. — Теперь видишь, чего недоставало в доме? — спросил он у Шихина. — Оружия. Пусть это будет топор, пусть пулемет или такое... старое, но грозное оружие.
Сюда бы еще пару кинжалов, — мечтательно проговорил Шихин, отступив в сторону и склонив голову набок.
— Привезу кинжалы, — пообещал Ошеверов. — Вот поеду на Кавказ за мороженой рыбой и привезу. Есть у меня там верные люди.
— Врешь, никого у тебя там нету, — заметил Игореша.
— Нет, Игореша, это ты насобачился брехать в своих рекламных конторах! Вот и не веришь, что люди могут говорить правду, даже когда им за это не платят, — Ошеверов сознательно перешел грань допустимой грубоватости. — У меня есть в Дербенте друг. Его зовут Абдулгафар Абумуслимович Казибеков. Если не веришь, мы с тобой заключаем пари на сто рублей, если хочешь, на тысячу, едем в Москву и из Центрального телеграфа созвонимся с дорогим моему сердцу Абдулгафаром. И ты сам спросишь — в силах ли он достать для меня пару хороших кинжалов. Если тебе потребуются короткие мечи времен Македонского, или турецкие ятаганы, или казачьи шашки — только скажи. Подвалы, подземелья и тайные пещеры древнейшего города земли Дербента — к нашим услугам. Правда, Селену придется оставить в заложницах. Или наложницах. Как договоримся... А, Селена?
— Я б в наложницы пошла... Пусть меня научат.
— Заметано.
Нет, не знал тогда Илья Ошеверов, что у судьбы по отношению к нему совсем другие планы. Не поедет он на Кавказ и обещанные кинжалы не привезет. Другие события ждут его за пределами шихинского участка, и стоит ему лишь покинуть Подушкинское шоссе, как они навалятся на него, начнут мять и корежить, ставить препоны на ровном месте, и кончится все, ребята, очень печально. Помрет Ошеверов от заражения крови, после того как зацелованная и захватанная сестричка, не глядя, всадит в его розовую ягодицу грязную иглу. Надо же, не взяли Ошеверова северные морозы, и далеко не безопасная наша дорога его миловала, и зловредные козни жены Зины он перенес почти без потерь для здоровья, а вот в больнице сковырнулся. Многие почувствовали себя осиротевшими на этой земле, многим до сих пор не хватает бестолкового, толстобрюхого Ошеверова, с сипловатым голосом, авантюриста и пройдохи, мыслителя и шофера дальних перевозок. Не привез кинжалы, не написал роман о скифах, не женился на телевизионной дикторше города Днепропетровска, хотя обещал...
Много чего не успел.
Жаль.
Но не будем его хоронить раньше времени, пока жив Ошеверов, и еще как жив!
Гости исправно восхищались участком, и в самом деле прекрасным участком пятьдесят метров в длину и пятьдесят в ширину, а если честно, то он был почти вдвое меньше, но это тоже очень много, потому что сейчас и такого не достать, во всяком случае Автор уж многие годы мечтает обрести в тех же одинцовских или прилегающих к ним лесах какую-нибудь халупу, и ничего не получается. Хотя и завел он знакомство с председателем Валентиной Матвеевной, красивой и волевой женщиной, превосходно разбирающейся во всех сложных и многозначных проблемах города и района... Замечаете? Не жалею слов! Но знаю наверняка — ничего не получится. И к ее помощнице, очаровательной жизнелюбивой женщине, сохранившей все свои формы и все свои желания, тоже ходил на поклон и мордой своей поганой улыбался и лебезил. Не помогло. К самому секретарю Сергею Федоровичу, прекрасному человеку, душевному, самоотверженному в деле, которому без колебаний доверил бы самый высокий пост в государстве, тоже на поклон ходил. Всем свои книги дарил — все пытался показать, какой Автор значительный да замечательный человек. И ни фига. Ни фига, ребята. Хотя в Московской области сорок тысяч деревень и в каждой стоят заколоченные дома, а часто стоят целые заколоченные деревни... Завалящую избушку приобрести, чтоб в ней запереться на зиму да переписать еще разок рукопись... Невозможно. Только стон из души, и ничего более. А в одинцовских правительственных кругах и поныне рады видеть Автора, творческими успехами интересуются, новых побед желают. Нобелевскую премию готовы вручить немедля... Но не более.
А что может написать человек, какие-такие истины и образы он извлечет из своего подсознания, втиснувшись, как сказал поэт, между шкафом стенным и гостиничным тусклым трюмо? Хватит ли у Автора сил подавить в себе естественное недоброжелательство, хватит ли у него сил воспарить над бытовыми своими неурядицами, над обывательской злобой и кухонной системой ценностей? Не знаю, ребята, не знаю. Стараюсь, слежу за собой, каждое слово на вкус, запах и цвет пробую, но не уверен, что нигде ничего не просочилось. Поэтому просьба — если поймаете на чем, не судите строго, не торопитесь выводы нехорошие делать. Кто может знать, что таится в нас, какие черные дыры в душах скрываются, какие сквозняки гуляют в этих дырах, какие чудища выглядывают из них, привлеченные запахом обид и беспомощности...
Ладно, значит, договорились, как только в ком-либо из шихинских друзей появится надобность, будем считать, что он уже здесь, что он в саду бродит и ждет не дождется, пока мы обратим на него свой взор и упомянем в рукописи.
Вкратце можно сказать, что прибыл Костя Монастырский с откинутыми назад волосами, будто до сих пор дул ему в лицо сильный встречный ветер, правда, волос оказалось поменьше, чем ожидалось, да и поседели они, и взгляд у Кости оказался не столь пронзителен, в общем, маленько постарел Костя, как и все мы в общем-то, как и все мы.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
