Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
— А то и значит, что из штрафного батальона. Он здесь недалеко, чуть левее Каменоречья, оборону держал.
— Штрафник, говоришь? — рассеянно переспросил капитан. — Ну, штрафник так штрафник. Тоже солдат. А воевал ты здесь прекрасно, мы с Мальчевским и лейтенантом Кремневым письменно это подтвердим.
— А коль с ранением подфартило, то считай, что искупил, — бросил сверху Мальчевский. — Кровью. Теперь — такой же вольный стрелок, как и мы с капитаном.
— Да бежал я из батальона… — не реагировал на его слова Звонарь. Андрей все еще не мог свыкнуться с его настоящей фамилией. — Как раз той ночью, когда вы прибыли сюда…
— Дезертировал из штрафного?! — удивленно переспросил капитан, и лишь теперь, возможно, впервые за все время знакомства с этим человеком, внимательно присмотрелся к его лицу. Да только что он мог вычитать на этом заросшем, грязном, искаженном болью лице солдата, истекающего кровью на поле боя?
— Может, мне лучше рвануть к Кобзачу, а, командир? Сомнут ведь ребят, — не обращал Мальчевский внимания на исповедь Звонаря.
— Не думаю. В крайнем случае уйдут в каменоломни. Мы должны быть здесь. Нужно помочь нашим зацепиться за этот берег, — резко ответил Беркут.
— Здесь так здесь. Я ж не дезертирую, как этот дураша. Какого ж ты черта к нам попер? — спросил он уже Звонаря. — Драпал бы к немцам, или куда- нибудь подальше, за реку, в тыл…
— В плавнях прятался. А потом проведал, что на косе каменоломни, — тихо объяснил раненый капитану. — Думал, пересижу.
— И за что же тебя в штрафники? — спросил Мальчевский.
— Из сибирских лагерей, искупать кровью.
— А в лагерях почему оказался?
— Хлеб из села увозили. Перед войной. В тридцать третьем, перед голодом великим. Подчистую подметали. А я комсоргом был. Против выступил. Голодухи боялся, потому и против. Приехали в село за хлебом, а я хлопцев своих собрал, обоз в село не впустили. И письмо. В Москву, самому… Нельзя, мол, так, чтобы подчистую, до зернышка. Чтобы хлебопашец на своей земле, при урожае, с голода…
— Тебя, конечно, в контру…
— Потом, уже в лагере, узнал от земляка, что почти все село наше вымерло от голода. Весь мой род, до последнего человека. Это ж пятнадцать семей! Как меня не расстреляли, до сих пор не пойму. А в начале сорок второго — добровольцем попросился. Долго не брали, но потом — в штрафной. А мне что: в штрафной, так в штрафной.
— Почему же теперь дезертировал?
— Почему? — он помолчал. — Дай пить. — Беркут приподнял его голову и, поглядывая на Мальчевского, какие там у него вести, напоил из фляги. — Не мог я воевать. Ни за фашистов, ни за этих, которые всех нас голодом… Которые нас голодом, лагерями и зверством…
— Ну об этом мы пока помолчим, — предложил Мальчевский. — Особенно сейчас. С этим когда- нибудь попозже разбираться будут, и уже, очевидно, после нас.
— Что ж после нас, что после нас?! А мы то на что? Не знаешь ты, младсерж Мальчевский, что там, в сибирских лагерях, творится. Да разве только ты?! Наверное, никто и никогда не узнает этого.
— Поняли мы все, Кожухов, поняли, — ворвался в их диалог Беркут. — Полежи пока молча. Лишь бы выбраться отсюда. И считай, что ниоткуда ты не дезертировал. Просто отстал от своих и прибился к нам. Тут все такие, прибившиеся. А дрался, как полагается. Даже странно, что так отчаянно дрался.
— Так ведь… увидел, что вас тут горстка. Да что там, я ведь и сам порой не могу понять себя. Закрутила меня жизнь на семь узлов. А мне бы на село свое взглянуть, пусть даже вымершее. На долину… Хата у нас под лесом… стояла.
— Ты еще увидишь ее, — как можно тверже сказал Беркут. — Обязательно увидишь. А пока молчи, береги силы. Скоро подойдут наши, и совершенно иная жизнь у нас с тобой пойдет, совершенно иная.
42
Теперь уже ясно было, что в штабе дивизии решили прорвать оборону немцев именно здесь, в районе плавней.
Там, напротив косы, германцы еще держались в разбросанной между крутыми оврагами деревушке, и не чувствовалось, чтобы бой становился ожесточеннее. А здесь, после сильного артналета на берег, в прорыв пошло не меньше батальона. На том берегу красноармейцы не закреплялись, преследовали немцев уже по льду, по всему участку.
И все было бы славно. Однако теперь появилась опасность, что в плавни спустятся немцы с этого, левого, берега. Да и стрелять отсюда, из руин, по тем, что на льду, было делом бессмысленным: пойди разберись, где свой, где чужой.
— Сержант, хватай колодки. Переносим пулемет вон на ту высотку, что левее, поближе к реке, как раз напротив руин.
— Затопчут нас, командир, — упал Мальчевский рядом с Беркутом через несколько минут. В руках у него было по колодке пулеметных лент. — Лучше отойдем к группе лейтенанта Кремнева.
— Лейтенант — само собой, но главное — плацдарм. Хоть небольшой. Дать нашим зацепиться. Иначе на кой черт нужно было все это ползание под землей?
— Ну, отцы-командиры, погубите вы нас сегодня. И себя тоже, — пророчествовал Мальчевский. — А не хочется подыхать, не ко времени как-то. Если успею, подброшу вам еще пару гранат.
Позиция ему досталась удачная, — Беркут понял это сразу. С болотистой высотки открывался почти весь речной затон.
К тому же теперь они с лейтенантом могли поддерживать друг друга огнем. Где-то между ними должен будет пристроиться со своим автоматом и Мальчевский. Правда, то, что немцы очень скоро обойдут его слева, Андрей тоже понимал. Но минут десять все же продержится. Этого должно хватить.
Когда сержант уложил рядом с ним еще четыре фанаты, Беркут уже отсекал от берега первые группки немцев. То же самое делал и Кремнев.
Не понимая, что происходит, гитлеровцы перли прямо на их пулеметы, кричали: «Свои! Не стреляйте! Прекратить огонь!». И под этим же огнем падали.
— Я все еще жив, командир! — напомнил о себе младший сержант, устраиваясь на соседнем островке, в зарослях камыша. — Если что, свистни!
Наконец немцы поняли, что перекрестный пулеметный огонь — это не ошибка «своих» пулеметчиков. Одни уходили влево и исчезали в камышах, другие залегли прямо у бровки берега, находясь под огнем пулеметов и медленно надвигающихся русских. Но капитану уже несколько раз приходилось разворачивать свой пулемет, отстреливаясь от гитлеровцев, которые постепенно просачивались в плавни с крутизны речной долины. Да и невидимая отсюда батарея немцев ударила по этому участку плавней заградительным огнем, предпочитая сражать и своих, лишь бы не дать зацепиться противнику.
Развернувшись в очередной раз, чтобы отсечь группу немцев, подступающих к домику, капитан услышал, как в развалинах прогрохотал взрыв.
— Ты что, оставил Звонарю гранаты?! — спросил он Мальчевского.
— Две. Это он рванул!
«Вот тебе и дезертир, — подумалось Беркуту, — доброволец из сибирских лагерей!». А вслух произнес:
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
