бы тебя, сучонок… — сказал я.
Ухмыльнулся.
— Да кто ж тогда поведает советским милиционерам о твоих приключениях?
Толкнул мужчину ногой — несильно.
— В прошлый раз так толком ничего и не выяснили. Не разобрались, где и как ты искал людей. Не опознали и половину тех, кого ты прикопал у себя на грядке за домом.
Рихард Жидков замолчал. Застыл, будто снова потерял сознание. Его мышцы расслабились, спрятались под бледной кожей ещё мгновение назад выпиравшие на шее жилы. Но мужчина не прикрыл глаза. Он продолжал внимательно меня разглядывать. Мне показалось: взгляд его изменился. Да и сам Жидков будто успокоился… будто вдруг сменил личину. Лицо хозяина дома застыло, подобно восковой маске. Лишь капли слюны продолжали падать на коричневые доски пола.
— Что? — сказал я. — Сообразил, о чём толкую?
Каннибал и глазом не повёл — никак не среагировал на мои слова. Он не казался испуганным. И даже не выглядел взволнованным. Я буквально видел по его взгляду, что мозг мужчины напряжённо работал — анализировал мои слова, отыскивал все связанные со мной воспоминания, просчитывал развитие сложившейся ситуации. Жидков напомнил мне шахматиста «подвисшего» в разгар решавшей исход всего матча партии. Его спокойствие впечатлило меня: я усомнился, что повёл бы себя на его месте так же — без лишних эмоций.
— Вижу, — сказал я, — что маски сброшены. Замечательно. Что-то хочешь мне сообщить?
Мужчина кивнул. Вытянул шею, чтобы мне было удобнее развязать шарф.
Я показал ему кукиш. Усмехнулся.
— А я не хочу тебя слушать. После наговоришься, сучонок. В милиции.
Выслушивать откровения Зареченского каннибала в мой план не входило.
— Мне не о чем с тобой беседовать. Что было нужно — я уже выяснил. На этом — всё. Гейм овер. Асталависта, бэйби. И мне побарабану, почему ты дошёл до такой жизни — обижали тебя в детстве родители, или ты обиделся на соседскую девчонку.
Я пожал плечами.
— Сам по себе ты меня не интересуешь. Но я тебе обещаю: в этот раз награда найдёт своего героя. Тихая и спокойная жизнь тебе не грозит. Во всяком случае, на свободе. Уж я-то об этом позабочусь. Ну а пока… у меня осталось в этом доме несколько дел. Разберусь с ними, и потом мы с тобой кое-куда прогуляемся.
* * *
Я прошёлся по дому, воскрешая в памяти, где именно мог оставить свои отпечатки пальцев. Хотя изначально и пытался по минимуму прикасаться к вещам в жилище Каннибала. Протёр чашку и стул в комнате с печью, ручки шкафов и шкафчиков, выключатели на стенах. Походу прихватил найденные в шкафу под грудой белья три банкноты достоинством в десять рублей каждая — в возмещение своих расходов на общественный транспорт и как штраф за порванную футболку.
Уложил на стол чемодан. Положил в него деньги (засунул их на самое дно). А заодно проверил его содержимое. Если Рихард Жидков и рылся в моих вещах, то делал это аккуратно, следов не оставил. И груда белья, и кеды, и книга Островского лежали на прежних местах. Кража у Рихарда Жидкова денег не показалась мне постыдным делом. Но я пожалел, что отыскал в его доме столь малую сумму. Отнёс свои вещички в сени, где с пола за моими действиями следил хозяин дома.
Шагнул было к выходу: хотел ринуться заметать свои следы в хозяйственных пристройках. Но взгляд зацепился за «огрызок» винтовки системы Мосина. Я замер, силясь понять, почему обрез вдруг привлёк моё внимание. Разглядывал укороченное дуло, остатки спиленного едва ли не «под корень» приклада. А ещё смотрел на пять патронов. «Пять выстрелов, — промелькнула в голове мысль. — А ведь скоро наступит и седьмое ноября… Да и двадцать пятое января не за горами…»
Руки сами потянулись к оружию. Затолкали патроны в магазин (неуклюже, но со знанием дела), вернули на место затвор. Подумал: «Даже не стёр с него свои отпечатки. Болван». Покачал головой. Провёл рукой по гладкой древесине, будто гладил живое существо. Решительно направился в комнату, где стояли шкафы и кровать. Взял с полки старенький плед, вернулся в сени и завернул в него пахнущий оружейной смазкой обрез. Воровато посмотрел в окно. Но не на хозяина дома. Спрятал оружие в чемодан.
В сараях я, прежде всего, протёр дверные ручки и кнопки включения-выключения света. А больше я там ни к чему и не прикасался. Разве что к топору и лопате, но те дожидались меня около спуска в погреб. Немного постоял около велосипеда. Подумал, что такая замечательная вещица мне бы не помешала. Вот только не представлял, как объяснить наличие у меня велосипеда даже соседям по комнате. Да и понимал, что «Урал» станет яркой связующей нитью между мной и сегодняшними происшествиями в доме Ричарда Жидкова.
* * *
— Пора, — сказал я.
Развязал полотенце, что соединяло лодыжки Зареченского каннибала (я уже не сомневался, что Рихард Львович Жидков и есть тот самый Каннибал) с кистями его спутанных за спиной рук. Выдержал паузу, дожидаясь реакции пленника на его изменившееся положение. Её не последовало: взбрыкнуть Жидков не попытался — сразу. Потому и не получил от меня новый тычок в живот. Только замычал, силясь «развести» меня на разговор. Но я не собирался нарушать план. Поднял мужчину с пола — перебросил его тело через своё плечо.
Раньше подобная ноша не показалась бы мне тяжёлой. Штанга, с которой я до первого инфаркта делал дюжину приседаний в тренажёрке, была как минимум раза в два тяжелее Рихарда Жидкова. Да и я тогда не походил на хлипкого подростка — даже в семнадцать лет. Но у нынешнего меня не имелось опыта переноски тяжестей. А выносливостью силу не заменить. По ступеням крыльца я спустился — не без труда. Но когда Жидков уже около двери сарая решил использовать меня в качестве тренажёра для прокачки мышц спины — бросил его на землю.
Хозяин дома застонал, испытав на рёбрах и затылке прелесть резкого приземления. Растянулся у самой двери погреба — мне почудилось, что он на время вновь отключился. Кровь снова потекла из рваной раны на его голове, окрасила камни около инструментов (лопаты и топора), не так давно оставленных мной у стены. Пёс взвизгнул при виде страданий хозяина — я вновь порадовался, что Жидков ограничил своему питомцу пространство для манёвров: иначе мне пришлось бы сегодня воевать на два фронта.
— Помолчи немного, — рыкнул я на
