Ждали мы недолго. Парень выскочил и зашептал:
– Нормалек, все в порядке. Четвертая касса, вон там. Она закрыта, но ты постучи. Зовут Марина, она в курсе. Скажешь, что от Димы. Деньги отдашь сразу все вместе, только не светись. Давай грины.
– Ну, смотри, Дима, если что…
Ловкач протянул ему купюру. Она мгновенно исчезла в немытом кулаке парня.
– Да ты шо, земляк? Я ж всегда здесь, рядом! – искренне удивился шустряк Дима и растворился в толпе.
– Побудь пока здесь, с вещами, – сказал Ловкач и быстро пошел к четвертой кассе. Паспорт он взял не мой, а хиппозин – я ему про нее рассказала, пока мы добирались до аэропорта.
Я подхватила его сумку. Послонялась по залу. Подошла к киоску. Киоск стоял почти у стены, а на стене висел щит. Я задержалась взглядом на щите и слегка напряглась. Заголовок гласил: "Внимание, розыск!". Под заголовком – листки с ксеротипированными фотографиями и текстами. И с одной из фотографий мило улыбалась я. Волосы, правда, были у меня были светлые, длинные, и выглядела я как-то старше. Но это точно была я. Я вгляделась в первые строчки текста.
"За совершение тяжкого преступления разыскивается Романова Елена Вячеславовна…" Дальше шли год рождения, приметы, как одета, московский адрес, "видевших Романову" и так далее.
Приплыли. За совершение тяжкого преступления. И как это меня еще в "Редиссоне" не повязали? Ведь я называлась своим настоящим именем. Прохлопали меня сыщики, жара, видать, разморила, курортная атмосфера.
– Лена, – легла мне на плечо рука.
– А?! – вскинулась я и повернулась. Ловкач стоял в шаге от меня. Он держал в руке билеты и паспорта.
– Пошли. Регистрация начинается.
Я протянула руку:
– Саша, дай мне мой билет и паспорт.
– Зачем?
– Я пройду отдельно от тебя.
Он посмотрел на щит за моей спиной. Потом на меня. Снова на щит. Он увидел фотографию и текст.
– Это все не правда, я никого не убивала, – быстро сказала я. – Он на меня напал с ножом, я только защищалась, я тебе потом все расскажу. Саша, ты мне веришь?
Он глянул на меня, улыбнулся. Притянул к себе и несильно обнял. Все-таки он был ужасно длинный – я уткнулась ему носом в кармашек куртки.
– Конечно, верю. Ты же мне поверила? Но пойдем мы вместе.
* * *
Мы сидели в середине второго салона "аэробуса", сбоку. Я – у окошка, Ловкач справа от меня. У него на коленях лежал мой рюкзачок. Сумку Ловкача (вместе со слитками и пистолетом, естественно) мы после недолгих размышлений сдали в багаж. Я так устала, что мне уже было все равно – пропадет золото, или нет. Сидела я совершенно спокойно, не тряслась от страха, не закрывала глаза в предчувствии взлета. Хотя я действительно слегка побаиваюсь летать. Я просто не понимаю, как эта многотонная железяка может держаться в воздухе. Я сидела и молчала, глядя перед собой. До сих пор переживала наш поход через регистрацию и металлические ворота с милиционерами.
Так я сидела на протяжении уже почти получаса, потому что едва мы заняли свои места, как динамики в салоне ожили и мелодичный женский голос повел традиционный для "Аэрофлота" рассказ про ужасно непогодные условия, про задержку на два часа по техническим причинам, по условиям аэропорта вылета и тэдэ и тэпэ.
В салоне зашевелились, возмущенно загомонили. Мужчина, сидевший рядом с Ловкачем, отстегнул ремни и пошел в туалет, откуда почти сразу же потянуло сигаретным дымком. Я наклонилась к Ловкачу и негромко заговорила:
– Понимаешь, Саша, я еще днем, ну, когда к Сочи подъезжали, хотела тебе все рассказать. Ну, про себя, про то, что случилось со мной в Москве… Только вот не решалась. Я тебя побаивалась, честное слово. Я ведь всего не знала. Потом еще это золото партии… И вообще я не хотела тебя лишний раз напрягать…
– Меня бы ты не напрягла. Наоборот, чем быстрее ты все расскажешь, тем лучше.
– Почему?
– Есть у меня кое-какие соображения.
Я заколебалась.
– Понимаешь, люди, которые за мной гоняются, хотят меня убить. Серьезно, я не шучу. И если ты будешь все знать, а тем более попытаешься действовать на моей стороне, то у них будут все основания тебя тоже прикончить.
– Кажется, дорогая Хиппоза, я и так влез в твои дела по уши, – резонно возразил Ловкач. – Впрочем, так же как и ты – в мои. Давай, выкладывай. Не забывай – я все-таки мужчина.
Я раздумывала недолго.
– Хорошо. Только ты учти – я никаких иллюзий не питаю. Это я насчет своих проблем. И если ты, узнав про все, откланяешься прямо во Внуково, я не обижусь и не удивлюсь.
– Зато я удивляюсь, – сказал он.
– Чему это?
Он посмотрел на свои часы:
– Мы находимся в самолете уже тридцать четыре минуты, а ты не верещишь от страха. А как же самолетобоязнь?
Это он так пытался меня развеселить. Я вздохнула и замолчала, потому что наш сосед вернулся и плюхнулся на свое место, тяжело отдуваясь, словно до аэровокзала сбегал. Я сбавила голос:
– Во-первых, мы не летим, а стоим. А во-вторых, я же тебе объясняла – не боюсь я летать. Я паспорт свой боюсь показывать. Да и Хиппозин тоже…
Я улыбнулась:
– Но может все-таки поверещать?
– Будет еще такая возможность. У меня дома.
– У тебя дома?
– А ты что думаешь, я тебя куда-нибудь отпущу? – искренне удивился он.
Эти слова меня добили.
И тогда я, не останавливаясь ни на минуту, полушепотом, почти на ухо, торопясь и перескакивая с пятого на десятое, рассказала ему абсолютно все. И про колумбийско-русского дона Антонио, который на моих глазах хладнокровно убил человека, и про Узколицего, отправившегося в последний полет с моего балкона. Про смерть моей Катерины и Владика, про кагэбешного полковника Владимира Николаевича, работающего на мафию, про своих родителей – без малейшей утайки. Он внимательно слушал меня, останавливая только для того, чтобы уточнить детали.
Наконец я закончила. И ей-ей, мне стало немного полегче. Я откинулась на спинку кресла и сказала:
– Ну, вот теперь ты знаешь все.
– Да, – серьезно ответил он. – Хорошо, что ты рассказала. Ты мне очень помогла.
– Чем? – удивилась я.
Он не ответил на мой вопрос. Взял мою ладошку в свою сильную руку и сказал:
