кто ж, такой шустрый, после смерти Наполеона французами командовал? Гадом буду – Даву…
– И тут являются Платон Сергеевич вместе с вами, Егор Кузьмич, и привозят мертвого Бонапарта, – продолжил Фигнер. – Выходит, капитан и есаул смогли то, что не удалось генералам и самому главнокомандующему.
Он захохотал.
– Не тревожьтесь, господа, – сказал, отсмеявшись. – Светлейший – человек справедливый. Реляцию о вашем подвиге государю непременно направит. Не хочу загадывать, но в своих чинах вам осталось ходить недолго. Платону Сергеевичу нужно присмотреть горжет майора; вам, Егор Кузьмич, готовиться в полковники, другим офицерам – соответственно со своими чинами. Предлагаю за это выпить!..
Посидели хорошо. Под конец застолья я даже спел. Гитара нашлась у пировавших за соседним столом гусаров. Среди них оказался знакомый мне по Смоленску корнет – пардон, уже поручик Боярский, с которым мы некогда едва разошлись краями, но после помирились и славно посидели в ресторане. Он тогда еще тексты исполняемых мной песен записывал. Теперь же, разглядев за соседним столом давнего знакомого, подошел и попросил спеть, предложив для этого свой инструмент. Мой-то ездил в обозе. Я взял гитару и задумался: что им исполнить? Внезапно из памяти всплыл текст песни Альвар – мне она очень нравилась в своем времени. Поймут ли? Попробуем. Моему нынешнему настроению соответствует.
«Самоубийца!» – слышу за спиной.
Но знаете, на том, на этом свете ли,
Я не вступаю в безнадежный бой.
Там выход был. Вы просто не заметили.
Стратег? Ну да, возможно, я такой.
Один клинок – на сотню небожителей?
Я не вступаю в безнадежный бой.
Я собираюсь выйти победителем.
Вообще-то, знаешь… план был неплохой.
Немного подкачало исполнение.
Я не вступаю в безнадежный бой.
Я не способен к саморазрушению.
Прощай. Прости. Я скоро за тобой,
Похоже, не успеешь и соскучиться.
Я не вступаю в безнадежный бой.
Я просто – в бой.
И дальше – как получится.
– Странная песня, – сказал Боярский после того, как я смолк. – Но мне понравилась. А вам, господа?
Офицеры загомонили, подтверждая, что им тоже. Я вернул гитару Боярскому. Голос у поручика оказался никакой, но слух и умение играть наличествовали. Ну, и песня про кавалеристов, у которых век не долог, порадовала слушателей. Разбросал я тут семена из будущего… Кончилось тем, что мы с гусарами сдвинули столы и продолжили пиршество вместе. Пели, рассказывали о стычках с врагом. Мне пришлось повторить на бис историю с Наполеоном, Синицын с другими офицерами ее дополнили. В их версии я мчался к карете Бонапарта, прорубаясь сквозь ряды шеволежеров. После чего, бросив в сани труп злодея заодно с живым камердинером, поскакал обратно, отмахиваясь от преследователей клинком. На мне разрубили штуцер и полушубок, но я все же прорвался, метнув в последнего из преследователей свой палаш, как копье, и тот пронзил поляка насквозь. Гусары слушали, открыв рты – у Синицына явно пропадал дар рассказчика. Живи он в моем времени, непременно стал бы писателем-фантастом. Думаю, не стоит говорить, что с гусарами мы расстались совершеннейшими друзьями, разве что номерами телефонов на прощание не обменялись. Нет их еще здесь…
В Орше мы пробыли пару дней. Отдохнули, попарились в бане, привели в порядок мундиры и снаряжение. Еще меня вызвали в Главный штаб, где потребовали написать подробную реляцию о бое на дороге – Фигнер оказался прав. Версию Синицына я повторять не стал, но и скромничать – тоже. Не принято это здесь. Алгоритм простой. Подвиг совершили? Совершили. Пожалуйте награды… К каким и кого представить, решать начальству, но я специально приписал, что прошу произвести в офицерский чин моих унтеров, и перечислил, кого. Офицеров в батальоне нехватка отчаянная, а унтера заслужили. Вручив реляцию генерал-майору Толю, накануне произведенному в этот чин, попросил содействия в пополнении батальона санями и лошадьми – дескать, понесли потери. На самом деле это было не так – вернее, не совсем так, но мы герои или где? Карл Федорович черкнул бумажку интендантам, я передал ее Синицыну, и тот привел к нашему временному обиталищу полдесятка саней с упряжками и двадцать лошадок под вьюки и седло. Не знаю, как у него сложился разговор с интендантами, но выглядел Потапович довольным. В Орше он неплохо расторговался трофеями, взятыми с шеволежеров и уланов, но они еще оставались – не на плечах же нести. В Оршу хабар мы притащили на трофейных лошадях, которых сразу сбыли с рук – не годятся. Заморенные, не привыкшие к нашим морозам и грубой пище. Русские лошадки и соломой могут питаться, этим же овес подавай, да еще отборный.
Через два дня, получив приказ, отправились в Минск – там квартировали корпус Неверовского, дивизия Паскевича и наш полк. Шли неспеша. Егеря ехали на лошадках, следом сани тащили провиант, фураж и оставшиеся трофеи. Интендант подогнал нам пару бычков – вот что взятка животворящая делает! – их забили и разделали, и сейчас туши ехали в санях, теряя по пути в весе и объеме. Водки тоже выдали с избытком, так что никто не грустил. Местность, которой мы ехали, война почти не затронула, не считая грабежей французских фуражиров. Мы заходили в села и деревни, где вставали на ночлег. Крестьян не грабили, наоборот – подкармливали семейства, дававшие нам приют. В одной из деревень, особо оголодавшей после французов – люди в ней походили на живые скелеты – Синицын сказал мне:
– Надо бы помочь мужичкам, Сергеевич. Есть мука французская, нам она без нужды. Сухарями обойдемся.
– Отдай! – кивнул я. – И еще что-нибудь из трофеев. Шинели там французские, ненужную одежонку и обувку. В хозяйстве все сгодится. Только муки им мало – до конца зимы не дотянут. Денег надо дать, пусть еще купят.
– Это им в город идти, – вздохнул Потапович. – Здесь не найдут – кругом такое же разорение и скудость. А город далеко, на плечах не унесут. Мужиков и так шатает от бескормицы.
– Дай сани с упряжкой. Как раз освободились от провианта. Приедем в Минск – спишем. Скажем, что кони пали по пути.
– Лошади есть хотят, – покачал головой подпоручик. – Чем кормить-то будут?
– А ты узнай, – посоветовал я.
Потапович сходил и вернулся повеселевший: мужики сказали, что в лесу у них припрятано несколько стожков сена. Фуражиры их не нашли, а коров и другой скот злодеи вымели под гребенку. Кормить стало некого. Сено цело, до весны хватит, а там и травка пойдет.
– Еще офицеры хотят собрать мужикам денег, – сообщил Синицын. – Сил нет на такую скудость глядеть. Что скажешь, Платон Сергеевич?
– Не нужно, – сказал я. – Сам дам, – и добавил
