ее отражение?
— Очевидно, что в зеркале. Но раз ее с тобой нет, то она у другого зеркала.
— Атодомель…
— Верно. Единственно создателя можно противопоставить моему мальчику, — Теньеге ласково улыбнулась.
— Я должен найти его. Найти и придушить.
Улыбка слетела с лица Теньеге и с минуту она сидела молча.
— Ты думаешь, что осилишь его? — наконец с сомнением произнесла она. — Создателя?
— Однажды мне это удалось.
— То была лишь тень.
— Скажи где искать его и я попробую.
— Не торопись. Сперва послушай свою мать, внимательно послушай. После решишь идти к нему или нет, — она выбралась из-за стола, подошла к окну и задернула штору, отчего комната погрузилась в легкий полумрак. Затем она вернулась и, усевшись за стол, протянула Сейвену руки. — Возьми. Возьми крепче. Так, а теперь закрой глаза и не открывай, пока не скажу.
Сейвен послушно сомкнул веки и приготовился, было, к ожиданию, как туТ же и услышал:
— Все можешь открывать.
Они сидели в тесном каземате, скудно освещенном чадными факелами. В грубо вытесанных стенах, сводчатом, как будто выгрызенный потолке отсутствовали даже намеки на окна или отдушины. Замкнутое пространство каверны, казалось было вырублено глубоко в скале где-нибудь в горах или под землей. Стол, за которым они сидели, обратился в безобразный валун, засаленный и грязный. Пол устилала трухлявая солома вперемешку с чем-то белым, напоминающим переломанные кости.
Одежда матери переменилась сообразно окружению. Пышное черное платье с высоким, остистым воротником и глубоким вырезом декольте. Черные перчатки, доходившие до середины предплечий, на пальцах удлинялись, отчего кисти рук напоминали паучьи лапки. Сам же Сейвен остался в прежних шортах и футболке. «Ну вот, снова я как будто чужой».
— И зачем все это? — он обвел взглядом пещеру. — В домишке мне нравилось больше.
— Тссс, — Теньеге приложила неестественно удлиненный палец к губам. — Говори тише. Нас не должны услышать.
— Кто? Атодомель?
— Нет. Айро.
— Кто?! — Сейвен подскочил на месте. — Ты сказала Айро?!
— Не кричи, прошу! — вслед за ним поднялась Теньеге и опасливо оглянулась через плечо. — Если она услышит нас, то придется уходить еще глубже. Сядь. Вот так.
— Извини, я… Больше не стану. Просто все это бред какой-то. Зачем Айро подслушивать нас? Зачем нам бояться ее? Она ведь только… Она всего лишь ребенок. Я найти ее хотел, а не прятаться!
— Айро больше не маленькая девочка, которую ты любил. Которую вы все любили, — тихо, произнесла Теньеге. — Она паразит, живущий глубоко во мне и отравляющий меня. Ты помнишь болото? Ловушку, из которой с таким трудом вырвался? Это была ее западня. Она не хочет твоего возвращения. Она не хочет быть спасенной. Она хочет оставить все как есть.
— Но как же… Как же Атодомель?
— Создатель связан ею, связан крепко.
— Но я видел его! Сразил его там, на Земле…
— Попасть к тебе помогла ему я. Тише! Сейвен, мне пришлось ослабить хватку Айро с тем, чтобы он смог сделать хоть что-нибудь! Ведь она разрушает меня, расслаивает на обрывки воспоминаний так, что в конечном итоге от меня ничего не останется! Набор абсурдных, разрозненных суждений, лишенных всякой логики… Я отчаялась, Сейвен. Мне было страшно, я и сейчас боюсь ее. Но все, что предпринял Атодомель, это устремился к вам. Я уверена, он сам в затруднении, иначе не позвал бы тебя. Но он поступил верно. Ты наша последняя надежда.
— Привет, приехали…
Внезапно Сейвена захлестнула волна апатии. Он усомнился, что пред ним, действительно, олицетворение Вербарии, а не очередной морок, непонятно кем сотканный. Он чувствовал себя богатеньким дурачком, которым помыкают как хотят. На Вербарии этим занимался Атодомель, здесь — Теньеге, которая, может, вовсе и не Теньеге, а не пойми что. Он возвращался с вполне определенной целью избавить солнечную систему от Создателя и вытащить Айро из беды. А теперь? Теперь вытаскивать надо самого Создателя и избавляться от Айро.
— Знаешь… Мама… Я тоже не хочу ничего менять и, пожалуй, оставлю все как есть, — проговорил он бесцветно, разглядываю какую-то особенно белую косточку на земле. — Я хотел избавиться от Атодомель. Ну, так Айро позаботилась об этом за меня, и теперь я вижу, что ее спасать тоже не надо. Так что миссия выполнена, и я отправляюсь домой.
— Ты не поверил мне…
— Нет.
— Ну что мне еще сделать, чтобы убедить тебя?
Сейвен поднял взгляд на вздрогнувший голос и встретился с серыми глазами матери. Наперекор всему, о чем он думал минутой ранее, сердце его сжалось. Каких доказательств он ждал? Чем она могла веско подтвердить свою правду, если все, чем она располагала, был вот этот взгляд? «Либо я верю, либо нет». А он верил. И пусть неверие сулило бегство к Диз, избавление от груза решений, он понимал, что если сейчас отвернется, то жить как раньше уже не сможет. Спрятавшись за стеной неверия, он не искупит вины пред погибшей Вербарией, а безмерно отяготит ее. И только хранителям известно, чем это может обернуться.
— Ничего. Достаточно уже сказанного, — наконец тихо и твердо произнес он, не отводя взгляда. — Я тебе верю, но предпочел бы оказаться обманутым. Ведь если все так, как ты говоришь, то дела обстоят скверно. Очень скверно. Как это случилось? Почему Айро обернулась этим… Этой болезнью?
— Так сказалось ее слияния с матерью. Все, что связано с ней, и тобою тоже, выходит за рамки известного Первым о жизни. Ее теперешняя форма восходит к природе ее породившей, когда ее родила не плотская мать, а мать ментальная. И к тебе, показавшему ей физическую сторону естества. В ментальной плоскости она существовала, росла, и действительность ей только снилась. Но когда вы соприкоснулись, что-то произошло и с ней, и с тобой. Вы как будто поменялись ролями… Точнее, поменялись реальностями. Но что действительно произошло никому не известно. Разве что… Вам одним.
— Ну, если бы я знал, что случилось, то не спрашивал бы тебя. Уж не из-за нас ли Атодомель решил так скоро кончить все и умотать домой? — Сейвен усмехнулся. — Чтобы степенно и несуетно препарировать тебя, мама?
— Может и так. Я не знаю.
— А чего хочет она?
— Этого я тоже не знаю.
— Так может она и не хочет вреда?
— Может она и не хочет, но… Делает.
Она привстала с каменной седловины, и растопыренными пальцами нарисовала в воздухе какой-то знак. Кончики ее удлиненных пальцев оставили следы и Сейвен, вглядываясь в начертанный орнамент, погрузился в него всем своим естеством.
К удивлению, пред ним развернулась картина, виденную им ранее, в повторе сна того, древнего Сейвена, засыпающего под стук колес. Он — тонкий шпиль,
