чего тут произошло? — максимально деликатно начал интересоваться Мухин.
— Так я же тебе, милок, уже полчаса твержу: эксперимент у нас тут не задался. Катастрофа произошла…. на 180-й секунде. Накрылся эксперимент медным тазиком. В протоколах всё зафиксировано. Могу протоколы предъявить. Хочешь?
— Аппарат что ли взорвался? — начал предполагать Мухин. А что он мог ещё предположить?
— Какой аппарат взорвался? — баба Маня смотрела на Мухина, как на ненормального. — Черти на 180-й секунде полезли из этого сарая. Ну, и разнесли здесь всё, на полигоне к чертям. Даже экпериментальный стенд в щепки.
А, ну тогда, да, тогда понятно. Мухину стало всё более-менее ясно. Если черти, то это уже проще. Чем-то даже привычнее. Хуже, когда летающая тарелка во двор к некоторым гражданам залетает, или когда они друг за другом с топорами бегают. Таких случаев тоже в год по нескольку раз случается, то дело понятное. Мухин уже достаточно насмотрелся на пробитые головы и на расчленёнку. Народ периодически отжигает не по-детски. Хотя… и детки тоже, бывает, такое заказябают, мама не горюй. Лучше не вспоминать, а то руки трястись начинают. А здесь у бабы Мани явное обострение деструктивных личностных особенностей на фоне реактивной среды социального окружения с нарушением схем поведенческих реакций, выраженных в онейроидной форме. Как-то так, сформулировал Мухин.
— И что происходило дальше? — Мухин спрашивал уже просто по инерции, он сейчас думал, как ловчее эвакуировать эту бабу Маню в психушку: с дракой или без; надо ли ему помогать двум толстым санитарам, или они сами справятся. А то всякое случалось.
— А дальше, милок, поменялась парадигма! — баба Маня всхлипнула. — Некоторые учёные зассали и в кусты, а народ потребовал прекратить эксперименты, клятву из меня об этом выбили. Тоже мне, соседи называются! Чертей ссут. Теперь даже «нечто» только для себя варю.
— Что поменялось? — не понял Мухин.
— Парадигма, Сергей Макарович, — уже совсем хлюпала носом баба Маня. — Это, доложу я тебе, Макарыч, в науке самое главное. Когда она, сука, меняется, то всё, финиш и всем тошно.
У Мухина совсем разболелась голова. С утра всё вроде бы началось так хорошо. Так нет, взбрело в голову в эту Девицу съездить. Это карма. Это, наверное, после вчерашнего он ещё не пришёл в себя. Перебрал вчера маленько. Вот сегодня и не сообразил-то поберечь себя: поехал сдуру в Девицу. А здесь всегда, то понос, то золотуха. Три калеки живёт в двух домах, а вони на весь район. Мухин чувствовал, что у него сейчас тоже начнёт парадигма меняться, и возможно в худшую сторону.
Баба Маня стояла рядом с ним вся в слезах и соплях, и жаловалась на свою погубленную в расцвете сил жизнь. «Нечто» односельчане запретили изготавливать, и парадигма, будь она неладна, поменялась. И вообще жизнь бабы Мани дала трещину, она потеряла ориентиры, якоря и веру в односельчан: половина из них оказались трусы и негодяи. Самогонку запрещают гнать — это как ваще понять? В какую сторону мир катится?
Действительно, как-то всё здесь мутно, сквозь сизый туман стал соображать Мухин. Если не самогонка, то чем ещё творческим здесь заниматься? И как быть с отчётами начальству? Как громить теперь то, чего нет? Мухин, наконец, распрощавшись с жалобно причитающей бабой Маней, решил наведаться на объект, который органы ежегодно громят. По документам «объект» представлял крупный подпольный цех по производству зелья, которым спаивали некоторые отвратительные люди своих слабых духом сограждан. Правда, никогда ещё самих плохих людей не удавалось взять за причинные места, зато их цех громили ежегодно. Вот поэтому Мухина и интересовало техническое состояние восстановленного подпольного цеха. Что, спрашивается, громить, если объект не восстановят? В этом цеху Мухина ждало второе за этот день крупное разочарование. Первое разочарование — это свихнувшаяся баба Маня. Второе — техническое состояние подпольного цеха. А не было никакого у него технического состояния. В этом году местные мужики схалтурили. Вот же народ, на святом экономят. Сейчас цеховой аппарат по производству лютого «нечто» имел вид совсем неказистый. Он представлял собой две старые велосипедные рамы, кое-как прикрученные проволочкой и дырявое ведро с торчащим из него велосипедным насосом.
У Мухина от огорчения вытянулось лицо: мля, хоть самому берись и делай «оборудование» для цеха. Теперь даже небогатое на мозги начальство поймёт, что это не высокопроизводительный аппарат, а кучка металлолома. Хоть бы покрасили ЭТО что ли. Да, ладно: это уёбище хоть крась, хоть не крась, толку всё равно не будет. Это как же надо исхитриться эксперту-криминалисту сфотографировать ЭТО чудо, чтобы на фото никто ничего не понял. Ночью что ли снимать? Да, огорчили меня мужики, огорчили. К ним по-людски, а они задницей повернулись, продемонстрировав своё циничное отношение к власти. Правду мудрые люди говорят, что куда русского крестьянина не поцелуй, всё будет жопа.
Махнув рукой на этот «объект», Мухин поехал дальше по деревне. Ехать надо медленно, и при этом внимательно глядеть под колёса. Здесь запросто можно задавить курицу или гусака, а то и уставшего сельского труженика, который мог расположиться поперёк дороги отдохнуть. Здесь гаишников сроду не водилось, и перекрёстки здесь совершенно нерегулируемые. А надеяться на здравый смысл местного населения совершенно опрометчиво, что ясно показало состояние «подпольного объекта». Поэтому нервы в коробочку и тихо едем, при этом зорко смотрим по сторонам на предмет безобразий. Вот возле дома Малининых стоит девчонка Каринка, уже вернулась со школы. Единственная умная на всю деревню. Учится только на пятёрки, учителя хвалят. Да, не повезло девчонке с местом жительства и с дураками односельчанами. А вот дальше и ошибка природы возле ограды сидит. Это Василёк, внук Тимофеевны. На тупом лице дебила застыла дурацкая улыбка. Ты ещё слюни пусти по физиономии. Это пример непотребного образа жизни его родителей. Мухин специально узнавал о судьбе Зойки, мамки этого убогого Василька. Говорили, что она в Лисках живёт. Ага, недолго она там жила. Уже живёт в женской зоне за двойное убийство. Замочила по пьяной лавочке двух своих кавалеров. Топором. Естественно, Мухин не стал говорить местным о судьбе Зойки, пусть лучше живут в неведении. Вот теперь от неё растёт её отпрыск, и что вырастет непонятно. Говорят, что он уже вовсю разговаривать начал. Ага, начал. Небось, три слова и выучил: «баба», «дай» и «ням-ням». Здесь он с этим набором слов за Цицерона сойдёт. А что если из этого Василька вырастит какой-нибудь маньячила? Да запросто! Подрастёт он и начнёт местным дамам демонстрировать свой детородный орган. Органом здесь никого не удивишь, а что если он за топор возьмётся, или
