этом очень мало знают. Маги очень скрытны, и живут сами по себе, являясь только в особых случаях.
— То есть, тогда, когда вас пыталась уничтожить, был особый случай?
— Да, это был очень особый случай. Мы ведь раньше жили вместе. Но люди возненавидели нас за то, что мы другие, не такие, как они. Они очень хотели быть на нас похожи и даже смешивались с нами. В какой-то момент появилось очень много полукровок. И людей это очень озлобило. Сперва они начали уничтожать своих же, тех кто связался с нами и их детей, а потом уже перешли на нас. Мы защищались, как могли, превосходя их во всем. Когда они поняли, что проигрывают, призвали магов. Маги не стали разбираться, кто прав, кто виноват и собрав все свои силы, принялись нас уничтожать. Для них это было очень легко, ведь мы тогда не были вместе. Каждый клан жил отдельно. Кто-то погиб, кто-то успел сбежать в технологический мир без всякой магии, а нам пришлось объединяться. Тех, кто нас объединил, ты уже видела.
— Неужели старейшины? — удивилась я.
— Да, именно они и еще последний драйкен.
— Последний? А как же Ингемара? Она же драйкини? — засыпала я вопросами Элигоса.
— Она предпоследний. Ингемара сестра последнего драйкена Ромена.
— То есть, их всего осталось двое? — уточнила я.
— Да, их всего двое, — подтвердил даймон.
— А почему тогда на моем суде не было Ромена?
— Он слишком занят сейчас, — почему-то грустно сказал Элигос.
— И чем же?
— Не могу сказать, не знаю. Он теперь наш демиург, поэтому не слишком часто балует нас своим присутствием.
— Демиург, демиург, что-то знакомое, — пробормотала я, пытаясь вспомнить кто, такой демиург.
— Он правая рука нашего Создателя и может лишь присматривать за нами, практически ни во что не вмешиваясь. Демиургом он стал уже после объединения нас во время войны, когда старейшины ушли на покой.
— А перед этим, вы создали себе новый мир, закрытый от всех, кроме вас?
— Правильно, для людей это страшный лес с одной стороны, и губительная пустыня, с другой стороны. Они не интересуются этими местами и о нас уже почти забыли. Мы для них остались только в сказках и преданиях.
— Но как же те люди, которые служат у нас?
— Они как-то сами смогли обойти нашу защиту и попасть в Запретный лес к эльфирам. Те, посоветовавшись с остальными, решили, что вреда от них не будет. Тем более, что когда они заканчивают службу у нас, эльфиры меняют им память. Люди думают, что они были где-то в людских местах на заработках.
— Но как же они тогда постоянно попадают сюда, если ушедшим стирают память? — удивилась я.
— Память стирают только тем, кто не достоин знать о нас, таким, как твой Рулик и Адор. Остальные, те, кто крайне положительно зарекомендовал себя, память оставляют с одним единственным наказом, рассказывать о нас только проверенным людям. Для того чтобы война не повторилась.
— А как же тогда пропустили этих ворюг? — удивилась я.
— Не могу знать, — пожал плечами Элигос.
— Пусть эльфиры с ними разбираются, они их пропустили, — фыркнула я.
— Правильное решение, — похвалил Элигос. А потом мы еще долго разговаривали о новом мире, пока у меня не начали закрываться глаза. Даймон, увидел, насколько я устала, переместился вместе со мной в мою комнату, и, поклонившись, вышел, закрыв за собой дверь.
51. Лиля
Я погрузилась в сон, чтобы снова оказаться в объятиях серебряного Дэрри. Он всегда крепко прижимал меня к себе, словно боялся, что я исчезну, не успев появиться. Вот и сейчас, он обнял меня и потерся щекой о мои волосы.
— Ты даже здесь так вкусно пахнешь.
— Интересно все же, как я могу быть одновременно реальной и нереальной? Ведь ты говоришь, что это сны.
— Да, это сны, и ты здесь такая, какой хочешь быть. И если ты тут реальна, значит, ты и хочешь быть реальной, — рассмеялся Дэрри на мой вопрос.
— Все равно я никак не могу это понять, — вздохнула я.
— А зачем понимать? Ты такая, какой хочешь быть и все.
— Так все просто? — рассмеялась я.
— А в том, старом мире, у тебя остался кто-нибудь очень близкий? — задал неожиданный вопрос Дэрри.
— Да, родители, — грустно вздохнула я.
— Нет, я про другое, — уточнил серебряный.
— Ты имеешь в виду, жениха? — удивилась я столь странному вопросу.
— Его или как он в вашем мире называется.
— Как его, бедного, в нашем мире только не называют, и жених, и кавалер и даже любовник или муж. Выбирай, что больше нравится, — рассмеялась я.
— Мне все равно, как он называется, — пробурчал Дэрри, — я хочу знать, остался ли у тебя там кто-то, о ком ты думаешь.
Я немного помолчала, вспоминая Женьку и поняла, что подумала о нем впервые за все мое время здесь. Да у нас были, так сказать, любовные отношения. Но мы это тщательно скрывали от моего отца. Зная его характер, он бы быстро поженил нас. Я не сильно жаждала этого, да и Женька тоже. Мы слишком долго знали друг друга, чтобы любить. Скорее он мне был за старшего брата, к которому я всегда и обращалась за помощью. И именно я выступила инициатором наших странных интимных отношений. О причине, побудившей меня так поступить, я предпочитала не вспоминать. Но мой отец считал нас парой и все пытался нас поженить. Иногда, конечно, могла вспыхнуть ревность, как тогда, когда я попала сюда. Мы с Женькой должны были встретиться, и я забежала за ним на работу. Увидев, как он целуется с какой-то незнакомой мне блондинкой, я убежала, хлопнув дверью, даже не став разбираться. Но такое могло случаться очень редко. Женя не заводил романы и все вокруг считали нас почти мужем и женой и удивлялись, почему это еще не так. Так что, вспоминая все это, я с чистой совестью ответила Дэрри:
— Уже никого не осталось.
— Но кто-то ведь был? — уточнил он.
— Был, — не стала отрицать я.
— Других больше не будет, — серьезно произнес он.
— Почему это? — удивилась я.
— Потому что у тебя есть я.
— Тебя нет у меня, — я отодвинулась от него и так же серьезно ответила.
— Есть, — он взял меня за руки и продолжил: — Я каждый раз жду нашей встречи и боюсь, что ты больше не придешь. Мне нравится наблюдать за тобой. Как ты морщишь лоб, когда о чем-нибудь думаешь. Как ты постукиваешь ногтями о дерево в нетерпении, когда я что-то рассказываю захватывающее. А твой голос сводит меня
