Как итог, я наелась и мне стало стыдно.
Голова потяжелела, но в итоге обрела определенную ясность – вот такой парадокс. Я ещё немного понаблюдала за всеми со стороны, несколько раз выловив взглядом Софу, без умолку развлекающую беседами всех подряд. Хотела подойти к ней, но потом наконец-то поняла, что день рождения – не лучшее время вспоминать чьи-то смерти, даже несостоявшиеся.
Спустя чуть больше часа после появления я решила, что пора уходить.
Ну а что мне было делать, в самом деле? Завтра, между прочим, семинар по матану. Черт, семинар…
Я подскочила слишком резко. Но даже не упала. Стараясь слиться с толпой, покинула холл, а после, заглянув в гардеробную, и вовсе вышла наружу.
Морозный зимний воздух почти заставил меня протрезветь.
Несколько минут я простояла возле ресторана, наслаждаясь свежестью февраля. И неспешно пошла в сторону общежития. Ничего не боялась. Горели яркие фонари, белые и желтые, мимо проходило довольно много людей… Чего бояться? Ну и пусть небо черное.
Однако вскоре кто-то коснулся моего плеча, и я подпрыгнула.
Обернулась. Наверняка прохожему просто нужно что-то попросить… Но, еще не увидев лица, я почувствовала знакомый уже запах. И все поняла.
Внезапно понадобилась я спутнику Софы, Матвею.
– Добрый вечер. Рад снова видеть вас, Яна, – произнес он медленно. – Вы обогнали меня. Немного.
И Матвей уставился на меня разноцветными глазами.
– Добрый, – отозвалась я. – Что вы здесь делаете?
– Иду в сторону своего дома, наслаждаясь вечерним городом, – и Матвей двинулся с места. Я почему-то, не задумываясь, пошла следом.
– А как же… Софа?
– О, прекрасная София. – он поднял взгляд на небо. – Прекрасная София слишком увлечена праздником, которым не смог увлечься я. Однако же я заметил, что вы уходите, и решил с ней распрощаться. Пока мы обменивались с любезностями, вы успели уйти. Мне удалось догнать вас с большим трудом. Вы очень быстро ходите.
– Спасибо, – пробурчала я.
Поддерживать беседу я все еще не собиралась. И в целом очень сильно надеялась, что уже на следующей развилке наши пути разойдутся.
Но Матвей, напротив, поговорить любил слишком сильно.
– Софа, София. Одна, другая… Со временем все лица сливаются в одно, ты выхватываешь лишь некоторые черты, а потом забываешь их, сразу же… У каждого лица – своя история, несколько историй, тысячи. Все не послушаешь. Всем не посочувствуешь. Вы согласитесь с моими словами?
Он говорил, как стереотипный черный, но ни единого отблеска черной магии я в нем не видела, пусть и старалась хоть что-нибудь разглядеть. Это мне не понравилось.
Как будто он знает, кто на самом деле я. И кто на самом деле Софа. А мы понятия не имеем, кто он.
– А пейзажи? – продолжил Матвей тем временем. – Они, может, и могут похвастаться большим разнообразием, однако все также перемешиваются в сознании, образуют единое пестреющее полотно, который ни один критик не посмеет назвать настоящим искусством. Бегите, – он взмахнул рукой. – Бегите, твердят они. Стремитесь вперед, к звездам. Будьте добры к окружающим. Все в таком духе. Но какой в этом смысл, если после смерти нас всех ждет одно – уход в небытие? И по заслугам никто тебе не заплатит. Как считаете?
В словах Матвея не было ничего угрожающего, и все же я осознала вдруг, что сердце стучит быстрее.
Матвей остановился вдруг, и я замерла тоже.
Освещенная улица резко закончилась, и сейчас нас касались лишь отблески огней.
– Вы нравитесь мне, Яна, – заметил Матвей. В темноте его глаза казались одноцветными, невнятно серыми. – Вы отличаетесь от общей массы. В лучшую сторону. И это меня расстраивает… Черты вашего лица я запомню обязательно. Когда мы встретимся вновь…
Он мне не угрожал.
Говорил спокойным, безразличным тоном, но все же мне вдруг стало страшно, и эти ощущения внезапно показались знакомыми, и от этого я испугалась ещё больше.
А вокруг пахнет сандалом, я вспоминаю почему-то Влада и жалею, что в нужный момент рядом со мной нет никого, кто смог бы меня защитить, а потом понимаю, что в этом виновата сама я – всех отталкиваю. Но ведь не просто так у меня сформировалась данная модель поведения? Все идет из детства, говорили нам. У меня же было хорошее детство… Пока она не ушла, пока я не стала той, кто я есть…
Монолог Матвея вдруг прервали резко.
Зазвенел мой телефон, стоящий на высоком уровне громкости, и я тут же потянулась к карману.
Отец.
Что бы между нами не происходило, я была рада его звонку. Как будто отец услышал мою мысленную просьбу.
Внутри потеплело.
Алкоголь делает меня слишком чувствительной. Это плохо.
– Да, отец?
Матвей резко отвернулся. Воспользовавшись этим, я едва ли не бегом сорвалась с места.
Какая впечатлительность… Решено. Больше не пью.
К слову, следом он не пошел – раздавались лишь мои шаги. И это было хорошо.
– Все в порядке? – уточнил отец.
– Да, конечно, – ответила я. Голос дрогнул. Хотелось бы верить, что отец этого не заметит, но он очень внимательный… – А что ты звонишь?
– Я не могу позвонить дочери?
– Можешь.
– Милана все мне рассказала.
Вот так вот. С места в карьер, как говорится. Впрочем, ни клятв, ни обещаний даже я с Миланы не брала. Так что удивлять должен не факт того, что отцу все стало известно, а его слишком запоздавший во времени звонок.
– Ну, – заметила я, – тем вечером у меня все равно ничего не вышло.
– И ты, расстроившись, от всего отказалась? Слабо верится.
Вот и думай, комплимент или оскорбление.
– Да-да, конечно, я все еще хотела бы получить хотя бы одну разгадку, но, как оказалось, сделать это не так просто. Так что если ты звонишь мне проконсультироваться – знай, что мне ничего не известно.
– Нет, я звоню тебе не за этим.
– Сказать, чтобы я все бросила?
– Нет. Я знаю твое упрямство. Пусть мне и очень не нравится, когда ты куда-то лезешь. Будь предельно осторожна. Максимально. Слышишь?.. Не лезь на рожон. Если хочешь действовать, делай это хитро.
Я вдруг осознала, что общаюсь с отцом легко, как прежде, до случая с Янтарной. Чертов алкоголь… С другой стороны, на душе стало так легко и радостно, что ли, и мне это понравилось.
Родители не понимают порой, как сильно нам их не хватает.
Мои родители до сих пор оставаются значимой частью моего мира. Несмотря ни на что.
– Слышу, – ответила я наконец. – Но зачем же тогда ты звонишь?
