понимаю, от тебя никто не требует двигать человскую науку, скорее, наоборот. И ты можешь выйти из игры в любой момент?
— Да. Но пока не собираюсь. Челы забавные.
— Некоторые — очень, судя по твоим рассказам. Ты умеешь, как они говорят, находить алмазы в навозной куче.
— А в массе они тоже интересные. Всё так быстро происходит. Будто у мух, за которыми их учёные любят наблюдать.
— Но ты предпочитаешь мухам редких красивых бабочек?
Ромига улыбнулся: не ожидал, что Терга вспомнит Ирискин рисунок на стене его комнаты. Подумал о рыжей. Помрачнел. Подумал о Семёныче: "На самом деле, вот главный бриллиант моей коллекции!"
— Да. Недавно я нашёл очень интересного чела. Отличного фотографа и мага-самоучку. Разрабатываю его сейчас. Докладывал позавчера Сантьяге, он одобрил.
— С каких это пор Сантьяга интересуется мелкими человскими колдунами?
— Комиссар интересуется всем, — очень древняя шутка. — Но там, на самом деле, любопытно: в тему моих старых исследований. Короче, я у чела сейчас как бы ученик. И вот сегодня мне очень неприятно приснилось, будто он то ли умер, то ли погиб.
— Ты никогда не терял напарников из других рас? — в голосе Терги послышалось язвительное удивление.
Ромига скривился, вспоминая авантюры, из которых выходил еле живым, а челы, масаны — или кого ещё судьба сводила с навом — не выходили вовсе.
— Я, бывало, и головы прежним напарникам сносил. Дело обычное. Только приятнее от этого не становится, — нав поймал взгляд сородича и продолжил, вместе со словами передавая всплывшее из памяти ощущение. — Чувствуешь, будто в ткани вселенной появилась прореха. Оттуда дует ледяной ветер и медленно вымораживает изнутри. Всегда, когда рядом умирают. От моей руки или нет, без разницы. Изредка, наоборот, тепло: когда кто-то уходит, завершив жизненный цикл. Но при насильственной смерти сквозит всегда. Чем ближе я знал убитое существо, тем сильнее и холоднее.
— Достаточно, я понял. Правда, неприятно. Знаешь, Ромига, за что я ценю твоё общество?
— Я тебя опять чем-то удивил? — молодой нав печально улыбнулся.
— За сообразительность — тоже. Ты чаще других воспитанников напоминаешь истину: все навы равны, но нет двух одинаковых. Вот, оказывается, ты воспринимаешь жизнь и смерть на порядок острее большинства, кого я знаю. А с виду не скажешь. Даже в голову не приходило: вглядеться в твои эмоции в иные моменты. Но я сильно удивлён, что ты стал гаркой. Как не понимал твоего участия в экспериментах дознавателя, в том числе подопытным.
Ромига поморщился:
— У Идальги я удовлетворил своё любопытство и кое-чему научился. Другими способами — ещё дороже. А быть гаркой — естественно, когда вокруг постоянно воюют. Я же привык, нормально выдерживаю этот сквозняк. Да и не всегда бываю таким чутким.
"Мы что, набрели на побочный эффект моих способностей к магии мира? Похоже. Интересно, сколько их ещё обнаружится?"
— Выдерживаешь? Тогда откуда такая реакция на обычный — да пусть провидческий — сон про похороны забавного чела? Таким прибитым, как сегодня, ты не ходил, даже когда гибли гарки из твоего арната!
Ромига вскинулся, будто от оплеухи:
— Терга, да что ты прицепился к этому сну! Не в нём дело! Я не знаю, что со мной произошло. Ты сказал, рассказывай всё подряд. Я рассказываю.
— По-моему, ты что-то важное упускаешь. Скорее всего, между вечером и утром. Ты один спал?
— Нет, с толпой шлюх от Птиция!
— Говоришь так, значит, думаешь, что один.
— "Думаешь"?!
— Не бери в голову. Моя бредовая идея, сам проверю. Ты же, если хочешь совета, сходи к Сантьяге. Расскажи ему всё, как есть. В твои с ним магические дела я лезть не хочу. А вдруг, связано?
Молодой нав скрипнул зубами, сдерживая закипающую ярость.
— Благодарю за совет, я над ним подумаю. Только я уверен, Терга: в Цитадели со мной в принципе не могло произойти ничего вредного и опасного! Даже если кто из сородичей — да хоть сама Тьма — поиграла со мной, сонным, в какие-нибудь странные игры.
Возражать Терга не стал, но продолжал сверлить собеседника тяжёлым, немигающим взглядом из-под густых бровей. Ромига чувствовал беспокойство наставника. С начала разговора оно не убавилось, наоборот. И самому ему всё ещё было не по себе.
Через полтора часа Ромига раскладывал фото, напечатанные с Семёнычем, на большом ковре в гостиной Старостиных. Геннадий Николаевич, восседая в кресле, придирчиво изучал визуальный ряд:
— Красота, хоть на выставку. Но я говорил ещё по контрольным отпечаткам: третье, восьмое, десятое фото не информативны. Даже с задранным контрастом. У тебя ведь были другие ракурсы?
— Были, — Ромига присел на диван, окинул довольным взглядом "экспозицию". — Но я выбрал эти, лучшие.
Он не собирался пояснять, что на третьей и десятой картинках коллеги профессора, знающие о Тайном Городе, увидят кое-что интересное. Прочитают потом в статье для своих. А восьмая ему просто нравится.
Геннадий Николаевич так и не выкроил время: внимательно прочесть диссертацию Чернова, сформулировать замечания. Чувствовал теперь неловкость перед аспирантом. Крайне редко попадал в ситуации, когда совместная работа пробуксовывала из-за него, а не из-за кого-то другого, это раздражало. С желчной миной следил, как Роман ровно, будто по линейке, выкладывает на пол отлично подобранные и мастерски напечатанные фото. Придраться было не к чему, а очень хотелось! Даже экономные, стремительные движения аспиранта бесили пожилого археолога, у которого с утра ныла поясница, не повернёшься.
— Я выбрал эти, лучшие.
Старостин с неприязнью посмотрел на молодого пижона, изящно развалившегося на диване. "На котором Ириску вчера лапал хахаль-мотоциклист, а она знай подставлялась!"
— Роман, ваша самоуверенность не доведёт вас до добра. Третью и восьмую фотографии оставим, ладно. А десятую заменим на ту, которую я вам раньше указал. Поедете прямо сейчас и перепечатаете. Мы говорили с Михаилом: он в лаборатории, и время у него найдётся. А диссертацией займёмся в поездке.
Роман зло прищурил чёрные глаза:
— За чей счёт перепечатывать будем?
— За ваш, конечно. Михаил отлично сделал свою работу. К нему никаких претензий. Я с самого начала предлагал взять другое фото и вижу, был прав. Но вы упрямы, как...
— Вы себе не представляете, как кто! — взбешенный взгляд.
— Роман, вы забылись? Как вы со мной разговариваете? — привычно, будто на обнаглевшего студента, рыкнул профессор. Он не мог
