Она появилась у нас полгода назад. Семимесячная худышка. Такая, что ребра можно пересчитать. За шесть месяцев научилась всему, в чем отставала, обзавелась складочками на руках и ногах, двумя подбородками, и неизменными бантиками. Волосы были под мальчика, когда мы ее забрали, а теперь имеются два очаровательных завитка темно-каштановых волос.
Я помню, как Мотя ее принесла, завернутую в одеяло.
— Опять? — это был первый вопрос и задал его не я. Серега, восьмилетний взрослый школьник, стоял подбоченясь посреди коридора и хмурился. Как обычно. — На этот раз хоть девчонка?
— Девчонка, — улыбнулась Мотя и откинула одеяло.
На нас смотрели два больших синих глаза, перепуганных, но оттого еще более огромных. Я даже не помню лица, такое оно было худое и изможденное. Насколько это возможно для малышки семи месяцев.
— Ладно. Она может спать в моей комнате, — сказал Серега и мы переглянулись.
Это было… странно, но внутри в тот момент что-то переворачивалось. Мы воспитали такого крутого парня, что не находили слов, как описать, насколько он хорош.
Весь такой серьезный, вечно понтуется и кичится своей строгостью и смелостью, а сам приходит к нам по ночам, и укрывает наши ноги одеялом, чтобы не мерзли.
Он ложится с нами, чтобы обнимать, а не чтобы мы его обнимали.
Дети бросаются на меня всей четверкой и вопят что-то про мороженщика, который сейчас уедет.
— Окей! Есть план, — объявляю я и все стихают. — Это… — я достаю бумажник. — На мороженое. Серега, ты — за главного.
— Как обы-ычно! — воет Лев.
Ему пять и он не понимает, почему он все растет и растет, а до сих пор не стал старше Сереги.
У Льва густющая черная грива, такие кудри, что каждый вечер Мотя тратит четверть часа, чтобы вычесать из них песок и листья. Лев меньше всего похож на нас, и больше всего похож на Маугли. Иногда кажется, что он соберет вещи и пойдет радовать своей солнечной заразительной улыбкой кого-то еще. Он слишком нереальный.
Мотя иногда плачет, когда смотрит на него, спящего. Она тоже чувствует, что нам не могло так повезти. И мы даже знаем, что его биологическая мама уже пытается найти подход к нашим адвокатам. Мы не знаем, как это решить. Лев с нами четыре года из пяти, что прожил на свете. И прощаться никто не хочет.
Лев спит исключительно на балконе, даже если его уложить в кровать. Игнорирует тот факт, что у него есть собственная комната, и заявляет, что ему много не надо. При этом по всей квартире его вещи, он захватил нас, как очень хитрый цыганский табор, пролез всюду, заполнил все пространство, как вода. Лев, как маленький дерзкий зверек. Он всех учит и злится, если сам чего-то не знает.
— А мне майозено мозно? — очень тихо и очень скромно интересуется у нас Глеб, и трогает меня за руку.
Не могу сказать, что испытываю что-то иное по отношению к нему. Не могу сказать, что люблю его больше других.
Но когда он смотрит на меня нереальными глазами, точь-в-точь повторяющими Мотины, у меня сердце пропускает удар.
Глеб милый. И маленький. И попал в наш дом в возрасте трех дней от роду. С желтухой. Коликами. Младенческими прыщами.
Глеб еще не понимает, почему Нина появилась такой взрослой. Не понимает, почему все его братья такие разные. И его единственного не предавал самый близкий человек — мама. Он пошел в одну бабушку волосами, в другую немного смуглой кожей.
— Можно, — Мотя ерошит ему волосы и целует макушку.
И тут же приходится целовать всех.
Парни убегают, а Нина остается и лезет ко мне на колени.
Она молча падает мне на грудь и прижимается щекой.
— Да-а, мороженое не так заманчиво, как папа, — хохочет Мотя и ложится рядом с ней.
Они смотрят друг другу в глаза, Нина медленно моргает. Раз-другой-третий, а потом засыпает.
— Она такая милая, — шепчет Мотя. — Девочки какие-то особенные, да?
— Да… Хочешь еще девочек? — я смеюсь, но вообще-то прекрасно знаю, что Мотя больше не принесет в дом никого. Разве что свою собственную девочку родит. Она всегда хотела снова через это пройти.
Но только сама. Она обещала это себе, когда удочеряла Нину.
Подошла и сказала: «Я больше не смогу. Это последняя. Иначе меня уже не остановить. Ты когда-то говорил, что всех жалко… и про розовые очки. Помнишь? Так вот, мне реально всех жалко и я всех не спасу. Давай на этом остановимся? Этих бы воспитать!»
Я согласился и, наверное, Моте верю. Она фанатка этих ребят. Еще одного ей не потянуть морально. Слишком трудно и горько даются дети, которых нужно сначала спасти.
Нина стонет во сне и Мотя укрывает ее своей рубашкой от ветра.
— Мне нравится, — говорю вслух и сам удивляюсь.
— Что?
— Да все это. Оглянуться не успел, а у меня уже куча детей. Это странно. И неожиданно! Но… мне нравится.
— Да что ты? Какое своевременное признание! Надо было мне еще парочку родить, чтобы ты очнулся, когда их будет шесть или семь!
— Ты меня на слабо берешь? Поспорить хочешь?
— Не веришь?
— Да уж, как тебе не верить. Ты же сумасшедшая!
— Нет!
— Да. Так и есть!
Мы препираемся, пока солнце не сядет, а дети не объедятся мороженым.
Мы препираемся уже восемь лет. Немалый срок!
Мы препираемся уже в присутствии четырех детей и это уморительно. До сих пор.
Наверное, не так я себе представлял свою жизнь восемь лет назад.
Но пожалуй, так я ее себе представляю сейчас, когда смотрю в будущее.
Конец
