Книга Вожделение - Гузель Магдеева

Кто бы мог подумать, что самой вкусной едой на свете мне покажется картофельное пюре в пластиковом стаканчике. Я ела медленно, растягивая удовольствие, несмотря на то, что живот от голода сводило. И даже слегка химозный вкус не смущал.

— Ты, наверное, и не пробовал такое ни разу? — кивнула на стаканчик в руках Максима. По нему непонятно было, нравится ему еда или не нравится, он сидел задумчиво, но услышав мой вопрос, усмехнулся лишь:

— Я не с золотой ложкой во рту родился.

— Я ничего о тебе не знаю.

Хотела, чтобы это звучало нейтрально, а получилось по-дурацки как-то, жалостно. Отвела быстро взгляд, уткнувшись в свой стаканчик, засунула ложку в рот, но Ланских на такое не купится никогда.

Я кожей чувствовала этот выжигающий взгляд, что исследовал меня сейчас.

— Не смотри так, — попросила его, вынув ложку изо рта.

— Почему?

— Смущаешь, — отшутилась я неловко, хотя в моем ответе было больше правды, чем шутки. Ланских действительно смущал. Даже несмотря на то, что мы с ним ночь в кровати одной провели, а до этого сексом в разбитой машине занимались.

Но когда вот так вот, напрямую, в лоб, все равно не по себе.

— Я пробовал тебя на вкус в самых интимных местах, Регина, — голос его сейчас звучал мягко и ласково, как разговаривают с детьми, объясняя им прописные истины, осталось только за ушком меня потрепать, — и ты меня тоже.

Я закашлялась от возмущения, посмотрела на него, а он улыбался!

Не только глазами, на его красивом выразительном лице зацвела по-мальчишески широкая улыбка.

— Ты издеваешься?!

— Ни капли. Веду к тому, что поводов для стеснения нет уже давно. Это ведь не в твоём духе.

И я против воли ему улыбнулась вдруг. Ланских протянул руку, сжимая мои пальцы. Здесь, в нашей с ним общей спальне, места было не так много, мы почти всегда касались друг друга, но сейчас его прикосновения воспринимались естественно и приятно.

Он сжал сильнее, притягивая к себе, и поцеловал меня в губы. Лёгкий поцелуй, без продолжения, но и его хватило, чтобы внизу живота разлилось приятное тепло.

— Я ещё не наелась, — шепнула ему, увеличивая между нами расстояние, а Ланских ответил:

— Я тоже, — и столько всего вложил в свой ответ, что я зарделась. Ему моя реакция понравилась.

Ланских снял чайник, разлил кипяток по кружкам, бросая туда чайные пакетики, одну протянул мне.

Я приняла осторожно, кружка была горячей и жгла пальцы, почти так же сильно, как и прикосновения его крепких пальцев к моему запястью.

Я сделала первый глоток, обжигая язык, после еды пить хотелось очень. Замерла, борясь со слезами из глаз, и следующий сделала аккуратнее, дуя на воду.

У растаявшей из снега воды, а может, у заварки, был странный вкус, но ни меня, ни Ланских это не останавливало. Мы пили медленно, по глоткам, не торопясь. Время в этом доме текло совсем иначе, все казалось неторопливым, ленивым.

Не было причин куда-то спешить.

— Надо ещё вскипятить воды, — Ланских поднялся, сливая остатки из чайника в свободную чашку. Я поджала ноги, освобождая ему пространство, подо мной тут же протяжно скрипнули пружины кровати. Прошлой ночью я спала как убитая, и на них внимания не обращала, а сегодня уже успела заметить, как реагируют они на каждое движение.

Ланских вышел, а я смотрела ему вслед, держа опустевшую уже кружку. Удивительно, что он, рафинированный бизнесмен, айтишник, сейчас прятался на даче и лазил по чужим домикам в поисках еды.

И делал все это с такой же непринужденностью, с которой решал повседневные дела, на работе например.

Генератор запнулся, словно ему не хватало сил работать, я с опаской подошла ближе, вглядываясь в черное его туловище.

— Не вздумай выключаться, — как к живому, обратилась к нему я, — а не то мы умрем тут от холода и это будет на твоей совести.

Ланских вернулся с полным чайником снега, к его приходу машина, выдававшая нам тепло, дернулась ещё несколько раз и замолкла.

— Дизель кончился.

Я забрала из его рук чайник, пристраивая на неработающей печке.

— Совсем? Или только здесь?

— Есть небольшая канистра, ее хватит ещё на пару часов максимум.

— А потом?

Я старалась не волноваться, старалась, но черт возьми! Почему сейчас за окном не лето, когда можно ночевать под любым кустом, и единственной проблемой будут комары и мошки!

— Придется до заправки доехать. Нам нужно протянуть здесь ещё хотя бы пару дней, а потом мы сразу уедем.

— На заправку ты пешком пойдешь?

Автомобиль светить нельзя, это факт. Даже с другими номерами или их отсутствием, разбитое стекло слишком приметно.

— Здесь не так далеко. Возьму две канистры.

— А если по дороге с тобой что-то случится?

Я не понимала, на счёт чего волнуюсь сильнее. Что он не дойдет, оставив меня тут одну замерзать, или что с ним самим может приключится что-то неладное.

Слишком хорошо я помнила его внезапные приступы, только понять не могла, что их провоцирует.

— Все будет в порядке, тебе не о чем волноваться.

Максим подошёл ко мне, обнимая. Сегодня между нами было много подводных жестов, и как ни странно, это мне нравилось. Его объятия успокаивали. В конце концов, он мужчина, и раз взялся меня защищать, то пусть держит слово до конца.

Мы залили в генератор остаток дизеля, в комнате остро запахло топливом. Я открыла пошире дверь, выпуская одновременно с парами топлива и драгоценное тепло.

— Я скоро, — Ланских подхватил пустую канистру и ушел, я осталась одна.

От аромата дизеля кружилась голова, я накинула куртку, раздобытую Максимом, обулась и вышла в холодный дом.

Здесь было тихо и холодно, замёрзший дом вызывал смешанные чувства — для меня такие места всегда должны были быть тёплыми и наполненными жизни.

Подумав, я вышла на улицу. Открыла дверь, замерев на крыльце, выходившем в сад. Здесь было много деревьев, сейчас запрошенных снегом, виднелась теплица, сарай и туалет в конце участка. Тишина была абсолютной, сюда не долетали звуки генератора, пустое садовое товарищество ни издавало никакого шума, даже птицы не летали сверху.