напоминали слюну. Ладонью он протер глаза, повернулся и, сгорбившись, молча удалился. После этого инциндента он избегал Глаши; но влечение к женщинам на кухне, готовящим еду, никогда не оставляло его.
Наваф любил соевые бобы. Их твердые желтые семена напоминали ему отчий дом в Абу-Камале на берегу Евфрата, где он родился и вырос. Фанерный ящик со свежими овощами всегда стоял на плиточном полу в кухне рядом с мешком пшеничной муки и старой изношенной метлой. Раз в день его мать варила бобы, на ночь замоченные в воде, и подавала при каждом приеме пищи. Бобы могли быть горячими или холодными, солеными или засахаренными, это не имело значения; они всегда казались ему очень вкусными. Ощущение сытости после приема пищи было изумительным и расслабляющим, но через короткое время то, что он съел, напоминало ему о том, что это было, вызывая в его кишках избыточное скопление газов. Желудок у паренька урчал, раздувался и беспокоил настойчивыми позывами. Скрестив ноги Наваф сидел и молчаливо страдал, прислушиваясь к какофонии звуков внутри себя. Были ли это голоса его предков, говорящие с ним, и экстренно оповещающие о надвигающихся бедах или что-то другое? Кто знает? Тем не менее было бы очень полезно предвидеть будущее и заранее принимать меры. Наваф уважал и любил эти булькающие перегуды в своем животе. Ни одно из этих бурчащих предзнаменований не следовало сбрасывать со счетов; действовать необходимо безотлагательно и быстро. Конечно, предсказания сильно помогали ему и благодаря верещаниям в животе Наваф успешно строил свою карьеру. Он становился большим человеком. Между тем детство его давно прошло, а любимая родина находилась далеко на юге, но за время своих странствий по свету находчивый юноша нашел заменитель свежим бобам: он использовал консервированную фасоль. Консервированная фасоль была доступна по всему миру, даже в этой варварской России. Ее семена были вкусными и мягкими. Их вкус был сносным — почти нормальным. Жестяные банки с лакомством он прятал под корнями искривленной сосны, растущей возле ограды ракетной базы. Это был его секрет, потому что Танвил никогда и никому не позволял наедаться досыта. Каждая единица запасов провизии, предназначенной для их отряда, была зарегистрирована и посчитана; безжалостный Танвил правил группой железной рукой. Он никогда бы не позволил Навафу открыто наслаждаться его питательными веществами. Сегодня позыв чревоугодия накатился снова; знакомый и дружелюбный внутренний голос сказал ему, что пришло время бобов. Наваф пробудился и открыл глаза. Это случилось после полуночи. Табло «Выход» светилось под потолком и отбрасывало на стены смутные тени. Рядом с ним, положив головы на молитвенные коврики, храпели его соратники-бойцы. Наваф, озираясь, привстал, взял свою одежду и, осторожно переступая через ноги и руки спящих, вышел в слабо освещенный туннель. Дверь в конце была приоткрыта, пропуская электрические кабели от генератора в подземелье. Непрекращающийся гул движка отражался от сводчатых стен. Наваф толкнул тяжелую дверь и выскользнул наружу. Туманная безлунная ночь поглотила его. Верхушки деревьев раскачивались и скрипели под черным небом. В кромешной тьме раздавалoсь пугающее уханье совы. Жужжащие тучи комаров, нашли его в темноте и атаковали, волна за волной кусая его плоть. Ему было холодно, страшно и дико, как будто его, мокрого и несчастного, бросили в ледяной ящик, набитом пиявками. «И в Сибири это называется лето!» хныкал и жаловался он. «В таком климате без водки любой бы заболел пневмонией через час. Я ненавижу это место больше, чем Америку». Проклиная судьбу и горько жалуясь, вo всю прыть ковылял он по кочковатому грунту, спотыкаясь о пни, муравейники и кучи валежника. Задрав глаза в небо, он словно искал там дорогу к своему сокровищу. В разрывах туч показались звезды, бледные и противные, чужие и далекие, они не шли ни в какое сравнение с роскошным звездным небом его жаркой, бесснежной родины. Сибирь была для него, как кость в горле, холодной, жестокой и вечно темной, но хуже всего, она прятала от него фасоль! Банки могли быть где-то рядом, но они не выдавали своего местоположения, потому что не могли говорить, позвать его и даже задребезжать! Впопыхах несчастный налетел на валун, больно ушибся и упал в кусты. Ледяной ветер пронзил все его существо, почти парализовав и согнув пополам. Подавленный невзгодами, он затих, бранясь про себя и скрежеща зубами. Сколько он там пролежал неизвестно, но от оцепенения его пробудили тихие человеческие голоса. Наваф напрягся, перевернулся на живот и по-собачьи встал на четвереньки; но гавкнуть все таки не успел. От увиденного cердце у бедняги затрепетало и чуть не выпрыгнуло из груди. Призраки присутствовали на поляне, несомненно это были призраки! Они танцевали и их силуэты парили над травой! Что это могло значить? Могло ли это видение быть следствием десятилетий фанатичного поедания бобов? Может быть, некоторые продукты, купленные в магазине, оказались недоброкачественными и медленно отравили его? Расстроенного гурмана прошиб холодный пот. Но уши его оставались открытыми, ежесекундно воспринимая информацию. Голоса напоминали Михаила и Глашу. Силуэты надвигались и удалялись, кружили по поляне, словно потерявшись или в глубоком раздумье. Услышав приближающийся к нему смех, бедняга нырнул в траву. Он не хотел, чтобы его нашли и стали расспрашивать о том, что он здесь делает. Расспросы бы стали унижением. Сгорая от стыда и бормоча нелепые выдумки, ему бы пришлось солгать, но правду сказать ни в коем случае нельзя. Наваф услышал скрип открывающейся двери и из любопытства поднял голову. На мгновение клочок света очертил две человеческие фигуры, несущие внутрь громоздкий предмет. Дверь затворилась и он опять остался один в глухой сибирской ночи. Тем не менее, что это явление могло означать? Должен ли он сообщить об этом странном событии Танвилу? Но тут же догадался, что получит выговор: что он, Наваф, делал на поверхности, да еще посреди ночи без разрешения начальства? Начнется следствие и тогда его бобовое сокровище будет навсегда потеряно. Погруженный в размышления, Наваф подполз к ограде рядом с кривой сосной. Какая удача! Он сразу нащупал одну из банок. Причмокнув губами, он откупорил ее и вылил густое, липкое содержимое в свою широкую глотку. Взмокший от восторга и не обращая внимания на кровососущих насекомых, чудак лежал на спине и ждал, когда предки начнут с ним говорить. Прошло немного времени и его сияющее будущее снова раскрылось. Согласно серии желудочных бульканий и лопотаний Навафа ждали слава и почести, богатый дом и верная жена, но рассказывать о своем ночном видении никому нельзя. Сиди тихо и молчи в тряпочку! Иначе засмеют и сочтут за сумасшедшего!
