сделаны во время их совместных поездок. Фотографии нескольких особенных походов в горы Колорадо.
Женевьева рассказала мне о том, как Амина всегда давала несколько долларов бездомному, просящему милостыню на углу, хотя у нее, матери-одиночки, не было лишних денег. Она учила Женевьеву быть сильной, никогда не сдаваться и жить честной жизнью.
Выслушав все это, я поняла, что мои обвинения в гараже в том, что Амина могла быть замешана в подставе с Дрейвеном, были необоснованными. Амина не была обманщицей.
И она вырастила прекрасную дочь.
На каждой фотографии было светлое, улыбающееся лицо Амины. Когда она стояла рядом с дочерью, они всегда касались друг друга — держались за руки, обнимались через плечо, один опирался на другого. Их связь была особенной, и, увидев ее на фотографиях, я еще больше решила рассказать историю Амины.
Ради матери.
И дочери.
Амина заслуживала того, чтобы о ней помнили больше, чем ее смерть.
— Это было просто идеально, — сказала я Женевьеве. — Мне кажется, что теперь я знаю твою маму. Надеюсь, мой рассказ сможет сделать память о ней справедливой. Могу я задать еще один вопрос без протокола?
— Конечно. — Она повернулась на диване, уделив мне внимание.
— На всех этих фотография вы были в основном вдвоем. — Даже в детстве на фотографиях были только Амина и Женевьева. Иногда среди них были друзья или соседи, но на подавляющем большинстве фотографий были мать и дочь. — А как же твой отец?
— Мама никогда не говорила о нем. Никогда. — Ее плечи опустились. — Я спрашивала. Она говорила, что он был хорошим человеком, но не был частью моей жизни. Она всегда говорила, что он был ошибкой, но что он подарил ей лучший подарок в мире. И знаешь, я не давила. Меня устраивал такой ответ, потому что у меня была она. Ее было достаточно.
— Я вижу это.
— Только теперь, когда ее нет, я хотела бы знать, кто он. Если он вообще еще жив. Было бы здорово знать, есть ли у меня еще один родитель.
Моя интуиция кричала, что тайна Амины о родословной ее дочери и тайный парень не были совпадением. Может ли этот таинственный парень быть отцом Женевьевы?
— Она когда-нибудь говорила вам его имя? — спросила я.
Она покачала головой. — Нет.
Если бы отец Женевьевы был тем самым парнем, это бы все объяснило. Почему Амина не хотела, чтобы Женевьева встречалась с Ли. Почему она прятала его от всех. Потому что она не была готова представить отца и дочь.
Мой разум метался, гадая, как этот человек вписывается в общую картину. Был ли он убийцей? Пытался ли он связаться с Женевьевой сейчас? Знал ли он вообще, что у него есть дочь?
Еще больше вопросов пронеслось у меня в голове, когда Женевьева разрушила мои теории одним предложением. — Мама не говорила мне его имени, только то, что люди называли его Презом.
През. Где я раньше слышала это имя? Нет, не имя. Прозвище.
През.
Мой бешеный разум с визгом остановился.
Мы с тобой, През.
Во время нашей встречи в гараже Эмметт сказал это Дрейвену. Он назвал Дрейвена Презом.
Я посмотрела на Женевьеву, сосредоточившись на ее глазах. Я знала эти глаза. Как Дрейвен отдал свои каштановые волосы своему сыну.
Он дал эти карие глаза своей дочери.
ГЛАВА 17
ДЭШ
— ЕЩЕ ПО ОДНОЙ, ДЭШ?
Я покрутил последний глоток пива по дну своего пинтового бокала. — Да. Спасибо, Пол.
Когда он пошел за моим Guinness — темным, как и мое настроение, — я оглядел переполненный бар. В The Betsy было многолюдно, местные жители наслаждались жарким летним субботним вечером. Люди сталкивались друг с другом, перемещаясь по залу и выкрикивая разговоры сквозь громкую музыку. Эмметт и Лео сидели за бильярдным столом. У каждого из них на локте висела женщина.
Эмметт поймал мой взгляд и пригласил меня поиграть. Возле бильярдного стола бродила третья женщина, которая весь вечер строила мне глазки.
Я покачал головой и повернулся лицом вперед, уставившись на стену бутылок с алкоголем напротив меня, пока Пол ставил мое свежее пиво. Один глоток, и оно было наполовину выпито, потому что пить было хорошо. Единственный способ получить удовольствие от сегодняшнего вечера — это напиться.
Черт побери, Брайс. Это была ее вина. Она испортила мне субботу.
В последние пару недель я часто думал о ней. В гараже я работал над заменой масла и думал, чем она занимается. Ночью я засыпал, скучая по прикосновениям ее кожи. Я приезжал в город рано утром по воскресеньям и средам, чтобы взять газету в продуктовом магазине сразу после его открытия.
Ее статьи были единственными, которые я читал. Каждый раз я ожидал увидеть на первой полосе что-нибудь обо мне, папе или Цыганах, но, видимо, мы больше не были большой новостью. Тем не менее, я читал каждое ее слово, нуждаясь в этой связи.
Вчера вечером, после работы, я был так голоден, что почти пошел к ней домой. У меня было искушение подождать на крыльце, пока она вернется домой. Улыбнуться ей и попросить приготовить мне ужин. Но между нами все было кончено, и я вернулся домой к арахисовому маслу и желе.
Я скоро забуду о ней, верно? Для нас было лучше идти разными путями.
Или так и должно было быть.
Пока она не испортила субботы. Пока она не разрушила The Betsy.
Единственным удобным табуретом в баре был этот, тот самый, на котором она сидела в тот день, когда я нашел ее здесь. Обычно The Betsy было местом, куда я приходил, чтобы потусоваться с другими людьми. Пообщаться. Только все здесь меня раздражали. С ними было не так весело общаться, как я помнил, не то что с Брайс. И в комнате не было ни одной привлекательной женщины.
Я допил остатки пива и махнул Полу, чтобы тот налил еще. Один быстрый кивок, и через тридцать секунд у меня был свежий Guinness. Его быстрое обслуживание почти компенсировало тот факт, что я застал его за разглядыванием сисек Брайс.
— Что ты здесь делаешь? — Лео хлопнул рукой по моему плечу, втискиваясь между мной и парнем, сидящим справа от меня. Он повернулся назад, на его лице появилась улыбка, когда он осматривал бар. Он подмигнул проходящей мимо женщине. Он подставил подбородок на угол столика.
Раньше это был я. Король этого бара. Это было мое счастливое место.
Потом Брайс все испортила своей сексуальной улыбкой и блестящими волосами. Она разрушила меня.
