отряда поручил Масокину убить И. Г. Щегловитова во время похорон Максимовского. Но и это покушение случайно сорвалось из-за внезапного ареста террориста.
Однако члены Летучего боевого отряда не оставляли надежды расправиться с Щегловитовым, которому они вынесли смертный приговор. Началась усиленная подготовка к новому покушению. Одновременно ими продумывался вопрос и об убийстве великого князя Николая Николаевича.
Начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов, через провокатора Азефа, руководителя Боевой организации партии социалистов-революционеров, пытался выяснить дальнейшие намерения Летучего боевого отряда. Азеф, который в это время прощупывал возможность подчинить себе Летучий отряд, то ли не захотел, то ли не мог дать нужных сведений. Однако другие агенты Герасимова сумели выйти на одного из членов Летучего отряда Распутину и установили за ней слежку. Несмотря на строгую конспирацию, которой придерживались члены боевого отряда, полиции удалось выяснить некоторые их связи и намерения. Было установлено, что готовится покушение на И. Г. Щегловитова и великого князя Николая Николаевича. Герасимов предложил этим сановникам некоторое время воздержаться от поездок по городу, что вызвало их явное неудовольствие.
Шестого февраля члены Летучего боевого отряда Распутина, Борисов и некая Казанская явились к зданию министерства юстиции и ходили по Итальянской и прилегающим к ней улицам, ожидая выезда Щегловитова в Государственную думу. Заблаговременно предупрежденный полицией, министр к поданной ему карете не вышел, и в нее сели две женщины.
На следующий день террористы снова поджидали выезда Щегловитова. В другом месте они одновременно следили и за великим князем Николаем Николаевичем. Полиция, со своей стороны наблюдавшая за террористами, сумела арестовать почти всех активных членов Летучего боевого отряда. Некоторые из них, в том числе Синегуб, Стуре, оказали вооруженное сопротивление. Отряд был ликвидирован.
По приговору военно-окружного суда семь членов Летучего отряда, среди них руководитель Трауберг, Лидия Стуре, были приговорены к смертной казни и повешены, остальные осуждены на каторгу. Это дело послужило толчком к написанию Леонидом Андреевым повести «Рассказ о семи повешенных».
1983
«Паралитики власти» и «эпилептики революции»
Арест
Февральская революция застала председателя Государственного совета Ивана Григорьевича Щегловитова врасплох. Конечно, разруха государственного и экономического организма, продовольственный кризис в столице, разложение в войсках, брожение в народе, и все это на фоне крупных неудач на фронте и слабости правительства, даже у такого яркого представителя монархии, каким он был, не могло не вызывать сомнения в прочности и незыблемости власти. Необходимость перемен была настолько очевидной, что, можно сказать, витала в воздухе. Как писал Н. Н. Суханов, «революция мчалась к нам на всех парах». А при дворе все пытались удерживаться за старое.
После 23 февраля 1917 года стихийные уличные беспорядки в Петрограде переросли в прямое столкновение с полицией и войсками. На Выборгской стороне появились первые баррикады. 26 февраля на сторону народа перешли некоторые части Павловского полка, а вслед за ними Волынского, Литовского и Измайловского полков. 27 февраля на стороне восставших было уже почти 25 тысяч солдат Петроградского гарнизона. На свободу выпускались заключенные. И там, где всего несколько дней назад содержались политические, оказались многие высшие государственные сановники, не успев даже осознать, что же произошло.
Одним из первых был арестован председатель Государственного совета И. Г. Щегловитов. Он не пытался ни скрыться, ни сопротивляться, а сразу же беспрекословно подчинился решению. В первый день революции днем на квартиру Щегловитова заявился никому не известный студент, типичный представитель выплеснутой на улицу революционной массы, который привел с собой несколько вооруженных людей. От имени революционного народа он объявил Щегловитова арестованным. Его вывели на улицу, в чем захватили, — в одном сюртуке, не дав даже накинуть пальто или шубу, хотя мороз на улице был изрядный. Так и провезли Щегловитова раздетым до здания Государственной думы, по хорошо известному ему маршруту.
Его ввели в Екатерининский зал. Там, сконфуженный и растерянный, красный от холода, а возможно, и от волнения, высокий ростом, он был похож на затравленного зверя. Щегловитову предложили стул, и он сел. Кто-то дал папиросу, Иван Григорьевич закурил. Находившиеся в зале люди с любопытством разглядывали некогда грозного министра юстиции и руководителя царской прокуратуры. Теперь он никому не был страшен…
А ведь были времена…
Сведений о личной жизни И. Г. Щегловитова сохранилось мало. Однако отдельные крупицы, разбросанные по различным воспоминаниям, позволяют нарисовать более или менее цельный портрет российского министра юстиции и генерал-прокурора.
Иван Григорьевич был женат трижды. Первая его жена, княжна Оболенская, умерла рано. От этого брака у него был сын, Константин, родившийся в 1884 году. Вторично он женился на дочери действительного статского советника Детерихса, Елене Константиновне. В 1895 году у них родилась дочь Анна. По отзывам современников, вторая жена Щегловитова «бежала, не будучи в состоянии выносить его характера, главным образом скупости».
Третьей супругой И. Г. Щегловитова стала вдова статс-секретаря С. А. Тецнера, Мария Фёдоровна, женщина «большого ума, к тому же еще не старая и привыкшая иметь успех у мужчин».
Познакомился он с ней случайно, во время личного приема. Когда И. Г. Щегловитов только что был назначен генерал-прокурором, Мария Фёдоровна хлопотала как раз за своего брата-революционера, арестованного по какому-то делу в Харькове. По этому вопросу ей порекомендовали обратиться к министру. Она сумела произвести на И. Г. Щегловитова такое впечатление, что уже через несколько месяцев стала его супругой.
Современники писали, что до женитьбы И. Г. Щегловитов был «в домашнем обиходе под башмаком своей матери, своевольной и скупой старухи» и что он, даже будучи генерал-прокурором, не смел по утрам пить кофе, пока из своих апартаментов она не выйдет к столу. Не терпела она и свободомыслия и особенно строго отчитывала сына, когда он позволял себе какие-нибудь шутки над религией. Мария Фёдоровна, появившись в генерал-прокурорском доме, вполне заменила ее «в роли домашнего цербера». Женщина умная и тщеславная, она имела огромное влияние на Ивана Григорьевича. Ходили слухи, что она рассматривала даже бумаги, поступавшие в министерство юстиции, и делала на них пометки, ставя крестики, когда дело, по ее мнению, подлежало решить в положительном смысле, и нолики, если ответ казался ей отрицательным.
Хотя, скорее всего, это были обычные великосветские сплетни, нелишне отметить, что основания для них все же имелись. Например, Александра Викторовна Богданович, хорошо знавшая чету Щегловитовых и не раз принимавшая их у себя, сделала ряд интересных заметок в своем «Дневнике», из которых усматривается, что Мария Фёдоровна была в курсе всех министерских дел своего мужа.
Десятого ноября 1909 года она записала: «Была сегодня
