разум был сильно разбит, и я думал, что понимаю ее. У нее тоже были голоса в голове. Злые, грустные, царапающие голоса, которые заставляли ее чувствовать, что не осталось причин жить, не для чего жить. Которые настаивали на том, что боль была слишком сильной, что она должна сдаться. — Я делаю глубокий вдох, желая, чтобы Ноэль поняла, хотя бы немного. — Она рассказала мне о них, когда больше не боялась меня, когда начала влюбляться в меня. Она рассказала мне о своих врачах в Нью-Йорке, о том, как они диагностировали у нее депрессию, посттравматическое стрессовое расстройство и тревогу. Предполагалось, что она будет принимать таблетки и ходить к психотерапевтам, чтобы восстановить свой разум и тело, но она зашла слишком далеко, чтобы делать что-либо из этого. Вместо этого она предпочла спрятаться в своей квартире, отказываясь от помощи, от любых попыток своих друзей сделать ее лучше, до тех пор, пока у нее больше не осталось выбора. Пока ее не увезли в безопасный дом, чтобы спрятаться от опасного человека, который все равно забрал ее и сделал все намного хуже.
— Мужчина, у которого ты ее купил? — Тихо спрашивает Ноэль.
Я киваю.
— Я думал, что понимаю все, что она рассказала, потому что я тоже все это чувствовал. Я тоже ходил к врачам, которые использовали все те же слова и давали мне таблетки для приема и советы о том, как вылечиться. Кое-что из этого сработало, позволив мне пережить горе и травму от насильственной смерти Марго или, по крайней мере, найти другие способы справиться с этим. Некоторые из этих способов, я знаю, были нездоровыми. Врачи предупредили меня, что может случиться, если я перестану принимать таблетки. Но как я мог этого не сделать? — Я смотрю на Ноэль, пытаясь прочесть что-то на ее лице, но выражение ее лица тщательно скрывается. Я не вижу ненависти или осуждения, которых боялся, но я не уверен, о чем она думает. Все, что я знаю, это то, что внезапно, больше всего на свете, я хочу, чтобы она поняла. — С таблетками, — тихо говорю я, мой голос начинает хрипеть от напряжения говорить так много, — я не чувствовал горя. Я не слышал голосов. Я не чувствовал необходимости в ежедневных и ночных ритуалах или в навязчивом поиске и сборе сломанных вещей, поврежденных вещей, даже женщин, и предоставлении им безопасного места. Я не боролся со своими низменными желаниями, потому что я их не чувствовал. Я ничего не чувствовал. Внутри меня образовалась пустота. Не было ни горя, ни нужды, ни принуждения, ни похоти, но также не было радости, или удовольствия, или красоты. Мне не нужны были секс, или еда, или развлечения. Все, чего я хотел, это спать.
— У тебя была депрессия, — тихо говорит Ноэль. — Как тогда, когда я пришла сюда.
— Таблетки должны были это исправить, — говорю я с горечью. — Все это, все, что было со мной не так. Но этого не произошло. Поэтому я нашел другие способы справиться. Я обнаружил, что с деньгами для меня открыты многие вещи. Я смог собрать все, что хотел, все те красивые, поврежденные вещи и женщин, которыми я почувствовал побуждение наполнить свою квартиру. Я обнаружил, что если бы я был красив, хорошо одет и богат, я мог бы найти партнеров, которые подсказали бы мне способы выразить свою похоть по обоюдному согласию. Я мог найти женщин, готовых позволить мне делать низменные вещи, которых я жаждал, и они наслаждались этим. Но этого никогда не было достаточно. Я все еще чувствовал себя опустошенным. Я хотел быть любимым. Сексуальное удовольствие с платными женщинами, женщинами на вечеринках, устраиваемых мужчинами вроде Кайто Накамуры, было не таким, как то, что я чувствовал с Марго. — Я закрываю глаза, чувствуя, как горе снова захлестывает меня. — Это было пустое удовольствие, без тех сладких слов и прикосновений, без ощущения ее тела, нетерпеливо прижимающегося ко мне, потому что она нуждалась во мне, любила меня так же яростно, как я нуждался в ней и любил ее.
Я не могу смотреть на Ноэль. Я хочу, чтобы она поняла, и я знаю, что она не может. Я никогда так не обнажался, даже перед Анастасией, и я не совсем понимаю, почему я делаю это сейчас, за исключением того, что я хочу, чтобы об этом знал хоть один человек в этом мире, кроме… того проклятого священника. Чтобы она услышала глубину того, что я чувствовал, услышала, что я сделал, услышала мою исповедь. Ноэль заботилась обо мне, уберегла от смерти, и теперь она спросила, почему. По причинам, которые я не совсем понимаю, я хочу рассказать ей. Я хочу, наконец, очистить себя от всего этого.
— Хотеть этого с Анастасией было похоже на предательство по отношению к Марго, — тихо говорю я. — Я ненавидел себя после, каждый раз. Я ненавидел себя за то, что хотел большего, чем просто секс, никто из моих питомцев прежде не хотел меня по-настоящему, так что это не имело значения. Я смотрел на их фотографии, трогал себя, мечтал о том, как они будут желать меня, вожделеть меня, находить меня таким же красивым, сломленным и достойным любви, какими я находил их, но этого так и не произошло. Я потерял их всех, одну за другой, различными способами, и теперь я знаю почему. Я не понимал, что им было нужно. Я думал, что, заставляя их делать то, что, по мнению моего извращенного, сломленного разума, им нужно для безопасности, я смогу защитить их. И она…
Я замолкаю и надолго замолкаю.
— Кто? — Наконец спрашивает Ноэль. — Анастасия?
— Нет. — Я качаю головой. — Женщина по имени Иветт.
Ноэль хмурится.
— Еще одна из твоих питомцев?
Я глухо смеюсь.
— Нет. Я встретил ее здесь, в Париже, на какой-то вечеринке для академиков. Я пытался найти новые пути коллекционирования. Она была богатой, эксцентричной и увлекалась сценой БДСМ. Она держала собственных питомцев, но не из каких-либо альтруистических побуждений. Они были просто для ее удовольствия и, я полагаю, для их тоже. Мы в некотором смысле подружились. Я думаю, она считала себя моим наставником. Она обучала меня, тому, как она содержала и дрессировала своих питомцев. Она думала, что помогает мне, и я тоже так думал. Но в конце концов, это разрушило то, что у меня было с Анастасией.
— Как так получилось?
Это самая сложная часть. Часть, которая знаю, разрушит любую связь, которая у меня есть с Ноэль, любой шанс, что она может передумать. Что она может остаться.
— Я влюбился в Анастасию, — просто говорю я. — Я не обращался с ней как с домашним питомцем, и Иветт это видела. Она убедила меня обучать ее, наказывать, делать то, что я делал с тобой, и даже больше. — Я делаю глубокий вдох. — Анастасия увидела, что я делал в своей комнате, хотя я и не
