Он влез следом, задрал мою штанину и сразу начал фыркать.
– Ну подумаешь, укол… Царапина… Пустяк… И не стыдно? Надеюсь, ты не рассчитываешь на бюллетень?
– Но болит же, – бессовестно пожаловалась я. – Ничего себе, смотри, какой глубокий пустяк.
Насчет глубины ничего не знаю, но кровь лилась, как лава из вулкана. Туманов, ворчливо выразившись на предмет, что и не такое бывало, откуда-то извлек бинт (интересно, где ему выдали?), послюнявил край, протер ранку, потом туго замотал и вернул штанину на место.
– Аминь, забыли. Час отдыха и плывем дальше.
Потом достал из мешка две запаянные баночки, пачку каких-то тонких печенюшек, а из кармана нож. И как-то судорожно, словно боясь, что отберу, начал их открывать. И болтал при этом неугомонно:
– Галеты поровну, воды нет. Потерпим, до озера час ходу. Займемся гастрономическим развратом. Каша-малаша, представляю вашему вниманию – очень вкусная и полезная. С мясом. Помню, мы один такой сухпай, шесть баночек, выменивали у карадымцев на два поллитра. А кто-то умудрялся и на три, да с закусью, точно тебе говорю… Готовься к наслаждению. Тебе с перловкой, с гречкой?
Я внимательно смотрела в его голодные, два дня не евшие глаза. Почему-то мне его было жалко.
– Обе, – пошутила я.
Он нервно засмеялся, правильно оценив шутку. Собственно, так оно и вышло, потому что потом мы умяли еще по одной. И по пачке галет. Куда деваться, коли желудки клокочут? А когда я уставилась на него вопрошающе – мол, если бог любит троицу, то почему бы и нам не полюбить? – он с видимым усилием покачал головой и облизал нож, которым мы поочередно ели.
– Не искушай, Динка, осталось две банки. Вообрази, как долго плутать, и сама поймешь.
Он сидел впритык и разглядывал меня своими зелеными гляделками, в которых нет-нет да мелькало что-то. Но уже не голод.
– Чего пялишься? – проворчала я, изогнулась коромыслом и забралась головой ему на колени. Среди корней столетнего исполина это была единственная пристойная для отдыха поза. Естественно, в иной ситуации я бы выбрала подушку.
Туманов не выразил протест. Осмелюсь даже помечтать, что моя голова на его коленях была для него более предпочтительным грузом, нежели, скажем, автомат.
В животе по-прежнему немилосердно урчало, требуя продолжения банкета. А еще невесть откуда стал украдкой подбираться сон.
– Между прочим, змеи не единственные представители дикой фауны, населяющие эти места, – доверительно сообщил Туманов, поглаживая жирной пятерней мои волосы.
– Хорошая новость, – пробормотала я.
– Впрочем, медведей, волков и вепрей-людоедов мы с тобой можем не опасаться. Сколько служил, ни одного не видел. Одни лишь досужие сплетни. И архаров на южном Алтае вывели под корень. Но живут козлы, кабарги… Впрочем, нет, козлы живут везде. Но вот кабарга – это уникальная, скажу я тебе, штука. Похожа на антилопу. Зад приподнят, бампер опущен – представь, такой кузнечик… Но по горам носится, как козлик молодой. Веселая – жуть, днем дрыхнет, как суслик, распорядок у нее такой, а ночами начинает куролесить. Через пропасти летает, хороводы водит, влюбляется, женится… Ничего не боится. Самое неосторожное животное на свете. Их потому и кушают все кому не лень…
– А кто их кушает? – промямлила я. Честно говоря, я бы тоже покушала.
– Ну как кто? – удивился он. – Люди, рыси… Рысь – это такая надменная киска с кисточками на ушах, которыми она слышит. Они у нее как антенны – она с их помощью любой звук улавливает: вот мышка-летучка пролетела, вот гадючка проползла, вот кабарги где-то в паре верст свадьбу играют… Подкрадется, хрясь – и нет животного… А однажды, не поверишь, мы видели на горе настоящего снежного барса.
– Врешь, – вздохнула я.
– Серьезно, – сказал он. – Старшина Фролов погнал роту в гору – сволочь была редкая. Вариантов не предоставил. Долг перед родиной – и никаких гвоздей. А тут еще бьют сержанты по щекам впалым… Комроты с «зампалом», как заградительный отряд… Ну мы и поперли. За Родину, за Брежнева, за все политбюро оптом… А он лежит, гад такой, на скале, весь величавый-величавый и на нас чихать хотел. И черные пятна на серебристо-белой шкуре искрят, ну просто потрясающе. А рядом хвост – пушистый, изгибается, по камням, по камням… Лежит и на нас спокойно перится. И взгляд такой волоокий, царственный. Мы – по тормозам. Автоматы в наличии, а что толку? – магазины пустые, что твои продовольственные… Мы же не боевую задачу выполняем, а тактические занятия проводим, боезапас не положен. И вот этот красавчик поднялся! Постоял, постоял, потянулся, да как рыкнет на весь свет!.. Ну мы и схлынули с той горы. Всей ротой, в одно мгновение, будто селевой поток. И старшина Фролов – впереди всех. Счастье, что эта киска за нами не погналась. Видать, отобедала недавно. Ну мы потом хохотали… Представляешь, целую роту, подлец, развернул!
– Да, смешно, – согласилась я.
Как уснула – вообще не помню. Туманов затряс меня буквально в следующую минуту.
– Вставай, Динка, кончилась сиеста. Два часа дня – трогаем. На озере будем привалить…
Лес будто вымер. Сквозь шапки сосен проглядывало васильковое небо. Но оно не вносило в сцену действия живой струи. Мир казался мертвым, заброшенным. Перспектива плясала перед глазами, ныла нога. Мелкий гнус летел на пот, и он хлестал со лба всякий раз, когда я пыталась от тварей отвертеться. Утверждение Туманова, будто в здешних краях, в межгорье, комаров не так уж много, поскольку последние ценят болотистые низины, а не возвышенную сухость, не больно-то спасало: комары были. Мне их верещания хватало с лихвой.
В тот момент, когда я уже перестала отличать березняк от сосняка, а шиповник – от висящего над землей папоротника, впереди блеснуло озеро.
– Посиди-ка, – Туманов пихнул меня в дебри шиповника. – Я на разведку…
Когда он вернулся, я спала, укрыв голову вещмешком.
– Пошли, – он потянул меня за руку. – Есть одно козырное местечко, тебе понравится. Сколько можно спать, засоня?
Не могла же я ему объяснить, что, когда я сплю, я молодею. По крайней мере, не старею. Умирают мои старые клетки, уступая место новым. Кожа разглаживается, зубы белеют, словом, процесс регенерации организма интенсивно и продуктивно протекает именно во сне, а не в беготне. Откуда ему об этом знать?
Он протащил меня кустами и доставил к неглубокой трещинке, высотой в мой рост, которая заканчивалась упертым под скалу домиком, или даже не домиком, а фанерным ящиком. Ящик был заперт на ржавый замок, достаточно толково упрятан в тальниковые заросли и виднелся только из трещинки. Снаружи местечко казалось одичалым и ничуть не рукотворным.
За скалой, вероятно, было озеро.
– Ты знал про этот домик, – догадалась я.
– Не спорю, – признался Туманов. – Как бы я его нашел? Видишь лужок?
Я обернулась. Справа, по-над трещинкой, между лесом и уродливой приозерной флорой, лежала полянка, по пояс заросшая всякой всячиной.
