нырять не станете, еще больше уважать буду.
– За трусость?
– За понимание действительности.
– Так вот…
Я остановился. Рыжий, чуть не наскочив на меня, шарахнулся в сторону.
– Чтобы в этой действительности хоть немного разобраться, мне сейчас придется заняться подводным плаваньем. После чего, надеюсь, кое-что прояснится. Там?
Узкая полоса прибрежной гальки, шагах в десяти от места, где мы остановились, упиралась в скалистый выступ, огибая который течение реки образовало довольно большую заводь с беспокойной рябью темной воды. Заблудившаяся одинокая льдинка шуги сиротливо покачивалась посередине заводи.
– Насчет веревки ты, пожалуй, прав. Тащи! Тащи, тащи, я подожду.
Не захотелось мне почему-то, чтобы за моим купанием кто-то наблюдал со стороны.
Рыжий с недоверием посмотрел на меня, но поскольку предложение о веревке исходило от него самого, возражать не стал, повернул обратно и припустился почти бегом, несколько раз оглянувшись на ходу. Когда он скрылся из вида, я, уверенный, что веревку он отыщет не сразу, торопливо разделся и в одних плавках подошел к воде. Сделал несколько резких движений, разогреваясь, и буквально за секунду до того, как нырнуть, отчетливо услышал насмешливый женский голос:
– От любопытства кошка умерла.
Я ошеломленно закрутил головой во все стороны и вертел до тех пор, пока не понял, что со стороны услышать голос я не мог – поблизости никого не было и быть не могло. Голос звучал у меня внутри. Тот самый голос, о котором раньше поведал Рыжий. Но и этого быть не могло. Бред какой-то!
– Ну что, Лешенька, слабо искупаться? Водичка-то холодная, чукотская. Нырнешь – и не вынырнешь. Поплывешь вместе с рыбками в Охотское море.
«Это я сам себе говорю, сам себя пугаю», – наконец догадался я. Странно только, что голос женский. Знакомый голос, незабываемый. Если бы стояла рядом, те же самые слова сказала бы. Предупредила, чтобы не нырял. Как в прошлый раз: «Не лезь, это не твое!»
Солнечные лучи, продираясь сквозь густую вязь ветвей двух старых лиственниц, прочно утвердившихся на скале над заводью, скользнули по ряби беспокойной воды, и та из темной и страшной вдруг стала зеленой и, как мне показалось, прозрачной до самого дна. И тогда, спасаясь от наваждения и невольного страха, я нырнул. Несколько сильных гребков – и я уже у самого дна, усеянного обломками камней и… консервными банками. Было их не так много, как рассказывал Рыжий, но десятка два, пожалуй, набралось бы. Я лихорадочно крутанулся на месте – надо было спешить, водичка действительно была на грани фола, а я, честно говоря, подобными водными процедурами не занимался года два. Сейчас это сказалось. Тело до сердечной боли сдавило холодом. Уже почти ничего не различая, я схватил ближайшую банку и рванулся к поверхности.
– Дурак! Ой, какой же дурак! – не то послышалось, не то сам себя обругал. Согнувшись в три погибели, я буквально выполз на берег, задыхаясь от боли в каждой мышце. Пристроил банку на ближайший камень и стал яростно растираться полотенцем. Постепенно сознание прояснилось. Рыжего все еще не было.
«Странно. Давно уже должен стоять рядом со мной. Что он, до сих пор веревку найти не может?»
Я еще раз на всякий случай внимательно огляделся по сторонам. И неожиданно не столько осознал, сколько почувствовал вдруг окружающее пространство. Тысячи километров и бессчетное количество времени отделяли меня от другого мира, мира движения, огней, разговоров, суеты, миллионов дел и событий, происходивших там каждую минуту, каждую секунду. Здесь же не происходило и не могло происходить ничего, потому что здесь властвовала вечность.
«Где же Рыжий? Понятно теперь, что он так боялся остаться здесь один. Одному тут действительно жутковато».
Я стал одеваться, то и дело поглядывая в сторону, откуда должен был появиться Рыжий. То, что один из фрагментов его ночного повествования оказался правдой, заметно изменило мое отношение к его россказням. Надо будет потщательнее проанализировать все услышанное от него и как можно подробнее расспросить о каждой из мелочей пребывания полукриминальной троицы на месте нашего стационара. Судя по всему, многое из их приключений еще оставалось «за кадром». Маловероятно, что случившееся настолько их напугало, что они так и не предприняли больше ни одной попытки продолжить свои поиски?
Но где же все-таки моя подсобная единица? Неужели опять ему что-то померещилось?
Окончательно согревшись, я чалмой повязал полотенце на мокрые волосы, прихватил с таким трудом добытую банку и торопливо направился по берегу к месту нашего проживания. Отсутствие Рыжего стало не на шутку меня беспокоить.
В палатке, куда я заглянул первым делом, никого не было. Поблизости – тоже никого. Я внимательно огляделся. У входа в палатку брошена бухта веревки – значит, веревку он все-таки нашел, но почему-то с собой не прихватил и ко мне не поспешил. Рюкзак и глухарь на месте. Открыт ящик с приборами, но вроде ничего не тронуто. Не прихватило ли его очередное желудочное расстройство?
– Эй! – крикнул я. – Валентин Николаевич! Чем объяснить ваше исчезновение на этот раз? Кажется, поблизости никто не стрелял…
«Кстати, а где ружье?»
Собираясь на «водные процедуры», я, по-моему, оставил его в палатке… Ружья не было. Неожиданное исчезновение Кошкина становилось не только непонятным, но и тревожным. Может, прихватил ружье и погнался за кем-нибудь? Да нет, погоня за зверем, а тем более за человеком, начисто исключались, если принять во внимание основательную его перепуганность здешней местностью и ее несуществующими обитателями. Я наметил себе час-полтора сроку, после которого придется отправляться на поиски, если моя подсобная единица так и не объявится за это время. Заодно придется внимательно ознакомиться с окрестностями, которые, кажется, действительно не без сюрпризов. Вот ведь не хотел брать рабочего – навязали! Теперь кроме лишних хлопот и ответственности ничего хорошего не предвидится. А если действительно что-то серьезное, то и меня отсюда выдернут только так. Накрылись тогда и мое первое самостоятельное поле, и самонадеянные надежды разобраться в хитросплетениях таинственной истории, в которую меня так или иначе уже затянули. Но уж если отыщу эту непонятную пропажу, выдам ему по первое число. Пусть даже не пробует ссылаться на таинственную местность. Со мной этот номер не пройдет. Придется Валентину Николаевичу Кошкину на этот раз отчитываться по полной.
Я растопил печку, вскипятил чай, залил кипятком невесомую пачку китайской лапши и, неторопливо позавтракав, стал обдумывать маршрут своих поисков. Особенно мудрить нечего. На реке его нет – лодка на месте, а по берегу ходу только до ближайшего прижима, который отсюда в пределах видимости. Для начала пройдусь вверх по распадку, там снег еще сохранился, а
