Второй — менее отчетливые, хаотичные всплески, прерываемые более резким лязгом, словно друг о друга ударяется что-то легкое. Казалось, кто-то моет посуду, протирает ее насухо губкой и с тихим позвякиванием складывает в стопку.
Несколько минут Вэл прислушивалась, не зная, как поступить, мышцы бедер начало сводить судорогой, спину заломило от долгого сидения на карточках.
Наконец Вэл чуть подползла на четвереньках и, щурясь, выглянула в просвет между камней, крошечный, точно линза в фотообъективе.
Вначале она не поняла, что видит. Перекошенное, асимметричное сооружение выглядело творением рук первобытных людей. Возможно, это была усыпальница или надгробный памятник на могиле марабута, как называют мусульманских отшельников, либо просто грубая скульптура, изваянная безумцем. Затем до Вэл дошло, что оно сложено из костей.
Внезапно в поле зрения появился темнокожий ребенок с шифоновым шарфом на голове. Лицо девочки закрывала вуаль, начинавшаяся под глазами — обычай, знакомый Вэл по Фесу, но ни разу не встреченный в Городе и его окрестностях. Впрочем, вуаль могла объясняться не стремлением к скромности, а более практическими соображениями. Например, помогала частично защититься от запаха, когда ветер дул не туда.
Малышка проворно ползала на четвереньках, роясь в горе ужасных останков. Ее черные волосы висели сосульками, кончики тонких прядок достигали середины спины. На ней были мешковатые коричневые брюки, перевязанные на талии веревкой, зашарпанные мокасины и слишком большая голубая рубаха с белой вышивкой на рукавах. Поглощенная своим занятием, девочка сосредоточенно морщила загорелый лоб, отвергая одну находку за другой, пока наконец не остановила выбор на тонкой кости, похожей на большую берцовую. После этого ее движения обрели неожиданную стремительность, и Вэл поспешно пригнулась, испугавшись обнаружения, хотя, казалось бы, что ей мог сделать ребенок?
Но малышка просто подбежала к ручью, на краю которого уже отвела воды в мелкую яму, создав поблескивающий водоем из поносного вида жижи. Погрузив руки в эту бурую лужу, девочка сформировала из грязи два пирожка и прилепила к концам кости.
После этого она добавила ее к грубому сооружению, с одной стороны оперев на сустав бедренной кости, с другой — засунув в щербатую пасть черепа.
Выверенной точности конструкции мог позавидовать архитектор. Понадобились минуты, чтобы приладить кость под правильным углом, позволявшим обеспечить устойчивость и компенсировать чуть неправильный прикус черепа.
Зачем девочка вернулась к груде останков и, как придирчивая покупательница на рынке, принялась выбирать следующую кость.
Ища что-нибудь подходящее, она запела. Голос у нее оказался нежным и переливчатым, чистым, как звучание ксилофона.
— Берцовая, лопатка и копчик пойдут, ключица, и бедро, и локтевая тоже гуд.
Она повторяла песенку снова и снова, иногда разнообразя названиями других костей.
— Грудина, челюсть и предплюсна[13] пойдут...
Бедра Вэл немилосердно болели от неудобной позы. Она решила рискнуть и открыться ребенку, хотя, по правде говоря, методичное строительство костяного дома притягивало и само по себе. В других обстоятельствах Вэл могла бы наблюдать часами.
Медленно встав, она разгладила мятую, в пятнах пота рубашку и кашлянула, чтобы привлечь внимание, не напугав девочку.
Девочка встревоженно обернулась и швырнула костью, которую держала. Та оказалась большой берцовой с глубокой трещиной посередине.
Вэл пригнулась, уворачиваясь на этот раз от плечевой кости, которая со свистом пронеслась мимо и разлетелась о скалы за спиной.
— Все хорошо. Не бойся.
Она подняла руки, демонстрируя миролюбие.
Темные брови девочки сошлись в одну линию. Губы под полупрозрачной вуалью скривились в недоверчивой усмешке.
— Ну и песня у тебя, — сказала Вэл. — Откуда ты знаешь названия всех этих костей?
— Мама научила. И кости эти мои, могу делать с ними что пожелаю! Оставь их в покое! Иди поищи жмурика, тупиковщица сраная!
— Я не... Ты не поняла. — Вэл шагнула вперед. — Мне нужен только глоток воды. Можно?
Подумав, девочка указала на каменистое возвышение неподалеку.
— Ступай туда, но не ходи возле замка. Последний раз криволапые вроде тебя обрушили мне целых две комнаты.
Вэл пообещала быть осторожной. Утоляя жажду из ручья, она косилась на девочку всякий раз, когда наклоняла голову, чтобы плеснуть холодной водой на лицо и шею. Малышка держалась на расстоянии, не сводя с Вэл подозрительного взгляда.
— У меня есть лошади. Хотелось бы напоить их тоже.
На сей раз девочка согласилась охотнее.
— Я люблю лошадей. У меня есть своя. — Она махнула на место, где наклонно стояло больше десятка локтевых костей, образуя то, что в детском воображении, вероятно, считалось загоном.
— Вот здесь.
— Можно взглянуть?
— Будь осторожна, тогда ничего не разрушишь.
Вэл поклялась вести себя как в музее. И в некотором смысле действительно чувствовала себя в нем. Творение девочки оказалось куда больше и амбициознее, чем выглядело из укрытия в скалах. Замок, эдакий зловещий шедевр с анфиладами комнат из берцовых и бедренных костей, занимал площадь, на которой могли бы встать две палатки. Части здания соединялись арочными галереями из многочисленных ребер; сложенные стопками челюсти вырастали в зубчатые башни. Внутри некоторых комнат виднелись крошечные кресла и столики, сделанные из фаланг.
— А здесь у меня гостиная, спальня и яма для трупов... — Девочка показала на неглубокое углубление в углу одной из комнат, заполненное мелкими костями. — А еще пыточные...
— А пыточные зачем?
— Чтобы мучить до смерти, разумеется, — ответила девочка, явно раздраженная глупостью Вэл.
Либо не уловив, либо попросту предпочтя не заметить тень ужаса в голосе собеседницы, малышка продолжала перечислять остальные места: двор с верблюжьими загонами, большую спальню для оргий, башню, как в Лондоне.
— Ты о лондонском Тауэре?
— Да.
— Была в нем?
— Давно.
Вэл удивилась. Она думала, что все дети Города в нем и родились.
— Кто привез тебя сюда?
— Мама.
Девочка возвратилась к работе и с помощью грязецемента прикрепила арку из пожелтевшего позвоночника к тазовой кости. На солнечном свету кости поблескивали, отбрасывая причудливые неровные тени.
