чтобы не пропустить ничего. Дышу часто, ноги едва держат. Напряжение граничит с невыносимым, — Уйдите, пожалуйста.
Но вместо того, чтобы сделать как я прошу, он гадко усмехается.
— А вот мы и проверим какая ты!
Резко оттолкнувшись от дверного косяка, пошатнувшись, ступает в мою сторону, а я дергаюсь назад. Бросаюсь к двери в спальню Алисы, но не успеваю сделать и шага, как меня обхватывают огромные руки и бросают на папин диван.
— Нет! — взвизгиваю истошно, пытаясь встать, но он рывком переворачивает меня на спину и вторгается мне между ног. Запах перегара и грязи вызывает рвотные позывы. В груди колит, сердце бахает, горло словно сжимает невидимая рука. — Не надо!
Начинаю бить ублюдка по плечам, но он реагирует неадекватно. Заплывшие глаза вспыхивают блеском, словно ему доставляет удовольствие видеть, как я брыкаюсь. Создается впечатление, его это заводит ещё сильнее.
Удерживая мои ладони рукой, он вдруг достаёт из правого кармана нож и приставляет его к моему лицу.
— Заткнись, мелкая, — цедит, приближая ко мне мерзкое лицо, — Мы всё сделаем тихо, и никто ничего не узнает. Запомнила?
Перед глазами идут цветные пятна, голова кружится, подступивший к горлу ком вызывает спазм.
— Пожалуйста, не надо, — шепчу, смотря в его горящие возбуждением глаза. — Я никому ничего не скажу, только не делайте этого.
— Не могу, — шепчет, приближаясь еще ближе ко мне. Его нижняя, покрытая трещинами губа, дрожит от нетерпения, ноздри раздуваются, — Не могу, сладкая. Я так давно хотел тебя, что нет сил больше.
Боже, только не это!
Чувствую, как по щеке стекает слеза, всхлипываю, вдавливаясь затылком в обивку дивана, чтобы оттянуть момент, когда его противные губы прикоснутся ко мне, и в этот момент в дверь раздаётся звонок.
Боже мой! Боже!
Моментально застываю, сердце подпрыгивает. Гена тычет мне в щеку кончиком ножа.
— Будь тихой! — Острая боль внезапно пронзает кожу.
Лицо напротив напрягается, скулы под жирной кожей вздуваются, а глаза со страхом мечутся то по мне, то по стене рядом.
— Оля, — голос Давида из-за двери вызывает сильнейший толчок в груди.
Он пришел! Он здесь.
— Давид, — кричу во всё горло и тут же слепну от удара по лицу.
Перед глазами разлетаются мушки, в голове звенит, словно рядом раздался удар по колоколу, и я оглохла.
— Молчи, — цедит псих испуганно, — заткнись, иначе порежу!
Рыдания вырываются наружу одновременно с громким ударом по двери. Генка оборачивается, а я, пользуясь моментом, выворачиваюсь из его захвата и со всей дури спихиваю его на пол. Не чувствуя ног, поднимаюсь и бегу через коридор. Слышу, как он громко сматерившись, тяжело торопится следом. Дрожащими пальцами открываю замок и влетаю в руки Давида.
— Оль, — надрывно выдыхает он, тревожно всматриваясь в мое лицо. — Что это?
Перед глазами плывёт от слёз, я тычусь ему в грудь, не веря, что он здесь.
— Давид, — всхлипываю, а потом чувствую, как его тело каменеет.
Становится твердым как гранит. Позади раздаётся шум.
Испуганно вскидываю голову, наблюдая за тем, как он смотрит поверх меня, чтобы уже через секунду рывком отодвинуть меня в сторону.
— Ах ты сука! — вылетает из его рта.
Всё, что происходит дальше кажется нереальным.
Давид вытаскивает Гену на площадку, тот толкает его к соседской двери и замахивается ножом. Под мой оглушительный визг, Давид уворачивается, но лезвие успевает полоснуть его шею. Прикрывая рот руками и коченея от ужаса, смотрю как окрашивается его кожа в красный. Забиваюсь в угол спиной, едва не теряя сознание. Вжавшись лопатками в стену, наблюдаю, как повалив пьяного ублюдка на пол, Давид методично избивает его.
— Мразь! Сукин сын! Ублюдок! — выдавливает сквозь зубы, склоняясь над закрывающимся от ударов Геной.
— Господи, что здесь происходит? — момент, как из квартиры показывается соседка, я пропускаю, — Оленька, что же это? Ох, полиция, полиция, срочно сюда, — тараторит, диктует адрес, — и скорую берите. Скорую!
Скорую… Давид..
Боже мой… Моментально придя в себя, подскакиваю к слетевшему с катушек Давиду и хватаю его за плечи.
— Давид, хватит! Пожалуйста, хватит, — умоляю сквозь слезы, пока он превращает лицо Гены в красное месиво. Только не это! Не из-за какого-то больного извращенца попасть в тюрьму, — Давииииид!
Тяну его, пока наконец, у меня не получается.
Хватаю его за плечи, обнимая и рыдая, как обезумевшая.
Пошатываясь, Дав встаёт, находит меня дикими глазами и рывком прижимает к себе.
Молча, до боли стискивает, пока я лихорадочно обнимаю его за талию. Вжимаюсь лицом в его подпрыгивающую от быстрого биения сердца грудь, и отпустить боюсь.
— Я здесь, — отчаянный шепот мне в ухо, — я здесь, Оль.
Поднимает мое лицо, обхватив его ладонями и проводит по моей щеке.
— Болит? — спрашивает, трогая костяшками дрожащих пальцев кожу.
Наверное, там синяк, но я не ощущаю абсолютно никакой физической боли.
— Нет.
Рывок, и я снова прижата к его груди и дышу любимым запахом.
— Сука, — выдыхает надсадно, пока где-то там на заднем плане причитает соседка.
Глава 38
Оля
— Оля, Оленька, — мама, протискиваясь между полицейскими, подбегает ко мне. — Господи, девочка моя.
В ужасе осматривает моё лицо, и прикрыв рот рукой, всхлипывает. Рана от пореза ножом уже начала затягиваться, а вот синяк останется надолго. Я успела рассмотреть его в зеркале после того, как меня осмотрел врач скорой помощи.
Порез же Давида на шее оказался чуть более глубоким. Доктор сказал, что он родился в рубашке, потому что до яремной вены нож не дотянул всего пол сантиметра.
— Мне всё рассказали, — плачет мама, обнимая меня и качаясь из стороны в сторону, — бедная моя девочка. Мне так жаль, так жаль!
Я обнимаю её, а сама смотрю на Давида, сидящего рядом на стуле. Нас с ним привезли в отделение. Я написала заявление на папиного знакомого, моим родителям позвонили сразу же по приезду, а Давид сказал, что его семью тревожить не надо. Он сам во всём разберется.
Рассказав следователю как всё было, дал показания и пообещал, что в случае вопросов будет в отделении по первому требованию. Но нас заверили, что всё должно быть нормально. Соседка Нина Георгиевна встала на нашу сторону. Сказала, что «этот алкаш часто шлялся в нашем подъезде и размахивал ножом перед лицом парня», цитирую.
Главное, что Давиду ничего не грозит, потому что хоть он и превратил лицо Гены в месиво, но внутренние органы мужчины не пострадали. Я бы с ума сошла, если бы из-за меня его жизни и свободе грозила опасность.
Мама забирает нас домой на такси. Я не могу отпустить руку Давида, поэтому ему приходится
