class="p1">А вот на Милану предпочитала не смотреть. А когда их взгляды все же пересекались, то в глазах Гульнары была нескрываемая неприязнь.
Милана смотрела на девочку, с сердитым видом пьющую какао, и пыталась вспомнить себя в четырнадцать. Получалось как-то не очень хорошо. Но, судя по тому, что Милана смогла вспомнить, у них у Гульнарой мало общего. И в семье, и в воспитании, и в образе жизни. Но самое главное отличие, наверное, то, что у Гульнары был отец. Был, есть, будет. Отец, который ее любит, и которого Гульнара, судя по всему, обожает.
Если бы у Миланы был такой любящий заботливый отец – как бы она отреагировала на то, что он ушел из семьи? Променял маму на другую женщину? Милана не могла этого понять. Матери у нее не было. А отец… Милана вспомнила свадьбу отца – ту самую, с которой все началось у нее с Маратом. На секунду зажмурилась, тряхнула головой.
По-прежнему совершенно непонятно, что делать с Гульнарой. Возможно, ничего не надо делать. У девочки сейчас сложный, как говорят, переходный возраст, возможно, стоило подождать. Возможно. Но терпение и Милана – это малосовместимые понятия.
– Скажи, какой предмет у тебя в школе самый любимый?
Гульнара стрельнула в Милану таким взглядом, что Милана мгновенно поняла, что для начала разговора задала самый дурацкий вопрос из всех возможных. Ну, в самом деле, как бы она сама отреагировала, если бы ее в четырнадцать спросили о самом любимом предмете?
– Физкультура! – прошипела Гульнара, откидывая волосы назад. – Зачем ты хотела видеть меня? Имей в виду – я все понимаю! Ты купила маму – она теперь ни о чем говорить не может, только о том, как станет мастером по нейл-дизайну! Ты обдурила Руса – раз он тоже во все это ввязался! И папу ты тоже… – она сердито засопела. – Но не думай, что можешь купить меня! Мне от тебя ничего не нужно! Слышишь, ни-че-го!
– Совсем ничего? – как-то глупо переспросила Милана. Отповедь Гульнары огорошила ее. Но ведь она, Милана, взрослее. Мудрее. Перед ней сидит девочка. Обиженная девочка.
– Совсем! – отрезала Гульнара. – Все, что мне нужно, мне папа купит!
Обиженные девочки должны хорошо понимать друг друга.
– А, может быть, все-таки есть то, что не может тебе дать твой отец, но может дать кто-то другой? Например… я.
Гульнара откинулась на спинку диванчика, скрестила руки на груди и в упор посмотрела на Милану. У нее тоже отцовы глаза, как и у Руса – вдруг поняла Милана.
– Хорошо, – произнесла она вдруг резко. – Я хочу сиреневые волосы. Сделаешь мне сиреневые волосы – признаю тебя как жену отцу. Буду уважать.
Милана едва сдержала желание рассмеяться. Зааплодировать. Танзиля права – характер в отца.
– Ты даешь мне в этом твердое слово?
Гульнара после паузы кивнула.
– Даю твердое слово.
– По рукам?
После еще одной паузы Милане протянули теплую твердую ладошку.
– По рукам.
– Отлично. Еще какао будешь? Пока я договариваюсь с мастером?
Гульнара неуверенно и отрицательно покачала головой. Неприязни, так же как и бравады, в ней заметно поубавилось. А Милана взяла в руки телефон.
– Паша, привет. Скажи мне, мой милый волшебник, нет ли у тебя или у твоих барышень сегодня окошка? Ты настоящий волшебник, Паша! Я привезу тебе одну очаровательную юную леди. Она хочет сиреневые волосы, – Милана отчетливо услышала, как Гульнара судорожно вздохнула. – Я надеюсь на твои фирменное обаяние и феноменальный дар убеждения, Паш. Хорошо, мы выезжаем.
Милана встала и протянула руку.
– Поехали? Я на машине.
Похоже, Гульнара была настолько не готова к такому повороту событий, что позволила себя безропотно взять за руку.
Ничего, девочка, ты еще научишься просчитывать последствия своих импульсивных поступков. Обязательно научишься. И не такой дорогой ценой, как я.
***
Против Паши у Гульнары не было ни малейшего шанса. Даже Милана, взрослая женщина, не всегда могла устоять перед Пашиными обаянием и даром убеждения и позволяла себя переубедить в том, в чем была до визита к Паше абсолютно уверена.
А уж Гульнара в свои четырнадцать… Она, буквально открыв рот, смотрела и слушала Пашу. А он угощал ее какао и восхищался тем, какие у Гульнары прекрасные, редкой густоты и красоты волосы. Спустя пять минут Милана была уверена, что Гульнара согласится на все, что Паша ей предложит.
Дело кончилось тем, что Гульнаре освежили кончики волос, сняв примерно десять сантиметров длины, и сделали скрытые пряди. Сиреневые, как Гульнара и хотела. Когда волосы лежали ровно, то этих прядей не было видно. Но когда девочка встряхивала головой, в глубине темных волос вспыхивали сиреневые искры. Очень красиво и стильно.
Гульнара вообще после волшебных Пашиных рук преобразилась, повзрослела и выглядела просто настоящей красавицей. Видно было, что девочка и сама поражена произошедшими в ней переменами, она то и дело бросала взгляды в многочисленные зеркала. И не могла удержать восхищенной улыбки.
У Гульнары пиликнул телефон.
– Рустам спрашивает, где мы. Они с папой хотят к нам подъехать.
Милана вздохнула. Ну, вот и пришел час ее расплаты.
– Я сама ему пришлю адрес.
***
Первым их увидел Рустам – и он мгновенно оценил перемены в сестре широкой улыбкой и оттопыренным большим пальцем. А потом из машины вышел Марат – и Гульнара вдруг юркнула за спину Миланы.
Это что такое? Милана не могла поверить в то, что Гульнара боится отца. Да быть этого не может. Милана слышала, как Марат говорит о Гульнаре, как он разговаривает с ней. Больше отцовских любви и нежности трудно представить. Милана нашла рукой ладонь Гульнары, в которую девочка крепко вцепилось. Они так и пошли навстречу Марату. А он внимательно смотрел на дочь. Потом вздохнул.
– Ты все-таки подстриглась.
– И не только, – ответила за Гульнару Милана. – Гуля, покажи папе.
Судорожно вздохнув, Гульнара тряхнула головой, рассыпая в темных волосах яркие сиреневые искры.
Марат молчал. Потом протянул руку, пропустил волосы дочери сквозь пальцы – темные и сиреневые пряди.
– Папа, ну красиво же… – жалобно выдохнула Гульнара.
– Красиво, – со вздохом согласился Марат. – Но я тебя прошу, Гуля. Давай больше никаких экспериментов хотя бы в течение года. Твой отец уже не молод, и ему нужно время, чтобы привыкнуть к таким… нововведениям.
Громко взвизгнув, Гульнара коротко и крепко обняла Милану, а потом повисла на шее у
