магазин, через выемки считает патроны, затем, со щелчком загоняет обойму на место. Всей кожей я ощущала его страх: оружие нужно, если мы не сумеем договориться.
Через полчаса я стояла в тени дома на перекрестке. Ночью стало холодно, но мне нужно время осмотреться. Эмиль будет наблюдать со стороны и придет, когда я договорюсь со следователем… хотя бы подготовлю его к появлению мужа.
Я успела продрогнуть в тонкой блузке, а может, от нервов мерзла… Внутри пробирала дрожь, но вот странно — на душе штиль. В этой глуши не разносилось ни звука, так что машину следователя я услышала издалека и спряталась в проходе между домами. Из убежища наблюдала, как Питерцов остановился в условленном месте. В машине он был один, отстегнул ремень, покрутил головой и выбрался наружу, оглядываясь, словно ждал, что я вот-вот подойду.
— Дина Сергеевна, — наугад позвал он.
Я бесшумно вышла из-за домов и направилась к нему.
— Дина… Я опасался, вы передумаете и не придете.
Мы сели в машину — я на пассажирское сиденье, и повернулась к нему. Смотрела с надеждой, пытая себя мыслью — поможет или нет? У меня вспотели пальцы. Взгляд Питерцова располагал к себе. Этот мужчина был в годах, на коротко стриженых висках модельной стрижки, густо пробилась седина. Вокруг рта и глаз жестковатые морщины, лицо квадратное и вся фигура такая же. Он был в гражданском: футболка, спортивные брюки и легкая ветровка. То ли выправка его выдавала, то ли служба въелась до костей, но видно, что человек из органов.
— Что случилось?
Я прерывисто вздохнула, собираясь с мыслями.
— Сына похитили вчера вечером. Вместе с моей мамой.
— Дина, вы должны пойти в полицию.
Я отчаянно затрясла головой. Знала ведь, что опять начнет.
— Не могу! Поймите, в похищении могут быть замешаны люди из Следственного комитета, я не знаю, кому верить!
— Мы разберемся, — доброжелательно сказал он и наклонился, чтобы завести машину. — Давайте поедем в полицию прямо сейчас. Нельзя терять ни минуты.
Так и знала, что Питерцов все испортит… Но как только он завел двигатель, задняя дверь распахнулась и Эмиль упал на сиденье, приставив ствол к основанию черепа следователя.
— Только дернись, — прошипел он. — Руки на руль, ногу на газ… Поехали.
Питерцов выпрямил напряженную спину. Пальцы сжались на оплетке руля. Он включил поворотник и плавно отъехал от обочины, повинуясь жесту Эмиля.
— Вы совершаете ошибку, — отчеканил он.
Эмиль не ответил. Я обернулась: если он и считал похищение следователя ошибкой, то об этом не жалел. С решительным и отстраненным видом он держал оружие у его головы, словно дошел до края и ему плевать на последствия.
Мы забрались довольно далеко от города и углубились по грунтовке в лес. Только там Эмиль разрешил остановиться. Следователь заглушил машину.
— И что дальше? — спросил он. — К чему ваши уловки?
— Это не уловка! — выкрикнула я. — Наш сын похищен, и я хочу понять, как вернуть его живым! Вы можете проверить, я скажу, где стоит машина с трупами, там остались детские вещи… Я вам не лгу! Эмиль, — я обернулась назад. — Ему можно позвонить?
— Не торопись, — ответил он, встряхнув оружие. — Давай телефон сюда.
Питерцов передал трубку назад и вернул руки на руль. Лицо стало сосредоточенным — перестал бояться. У Эмиля нет поводов его убивать.
— Кто ваши враги? — спросил следователь. — Кого-то подозреваете в похищении?
— Вы слышали про Николая Бессонова? Если бы он не сдох, я бы решил, что замешан он. Сейчас думаю, жена или родственники.
— Бессонов? — следователь обернулся, вопросительно глядя на Эмиля, его удивило предположение. — Неожиданно. Если бы Бессонов был бы жив, почему бы вы подумали на него?
Мы с Эмилем переглянулись. По реакции Питерцова я видела, что дело нечисто — неужели этот козел выжил?
— Так он не сдох? — Эмиль тоже просек. — Иногда так делают после неудачных покушений. Чтобы вывести потерпевшего из-под удара, если не удалось задержать убийцу, да?
Питерцов не моргая пялился на него. Мы не доверяли и прощупывали друг друга, словно через минное поле шли. Один шаг — и взлетим на воздух все вместе. Мы боялись законника, а он — нас, понимая, что его прикончат, если что-то пойдет не так. Но тогда попытка договориться обречена на провал. Кому-то придется рискнуть.
— Почему вы так спросили? — насторожилась я, мне померещился в голосе странный подтекст. — Тоже его в чем-то подозреваете?
— Ясности нет, — осторожно ответил Питерцов. — Но странности были. Следственный комитет отстранял людей, необъяснимо игнорировал факты в деле об убийствах в «Фантоме»…
— Бессонов замешан в торговле оружием, — бросил Эмиль прямо. — И прикрывает бизнес своими связями. Масштабы этого вы даже не сможете представить. Из-за передела сфер влияния и состоялась та встреча в «Фантоме». Они едва не убили мою семью. Мне пришлось умереть самому, чтобы выйти из игры. Теперь похитили сына. У меня предложение. Я пойду на сделку со следствием и расскажу все. Дам показания, покажу, как проводили деньги, вскрою схемы, дам документы, бумаги, все… Взамен помогите спасти ребенка.
С похолодевшим видом я смотрела на мужа. Такого открытого взгляда я давно не видела — он не лгал, правда был готов. Питерцов хмыкнул и протянул руку, требуя телефон.
— Вы готовы повторить это под запись? Давайте начнем прямо сейчас.
Глава 40
Питерцов включил диктофон.
— Если вы поедете со мной, группа начнет работать немедленно над освобождением ребенка. Мы примем во внимание ваши слова, но нам нужны факты, вы понимаете?
Пауза. Следователь видел, что Эмиль медлит, и голос стал более доверительным.
— Я забуду, что вы мне угрожали. Взамен жду сотрудничества. Вы рискуете свободой, — сказал Питерцов. — Но ваш ребенок в опасности. Я сам отец, у меня взрослые дети, я отлично вас понимаю.
На лице Эмиля сомнения… столько сомнений! Ему предлагали бой один на один против Бессонова. Эмилю нужно предоставить убедительные факты для ареста врага, если он не справится и тот выйдет сухим из воды, нас окончательно раздавят.
Но выбора нет: мы столько сделали, столько бились — и все равно проиграли. Загнаны в угол, как крысы.
— Вы согласны со мной, Эмиль?
— Да.
— Отдайте мне оружие, — попросил Питерцов.
Эмиль опустил голову, рассматривая пистолет. Презрительно сжал губы и погладил ствол, словно прощался. И я поняла, откуда это выражение жестокости и презрения — он себя презирал. За то, что сдается, за то, что проиграл. По привычке извлек обойму и отдал пистолет и магазин следователю по отдельности.
— Свяжись с нашим адвокатом, — тихо сказал Эмиль.
Я сразу
