Себастьяна до глубины души тронуло то, с каким состраданием Корделия его слушала. Ричарда она не встречала никогда, но сочувствовала ему. И эта черта ее характера делала ее такой привлека-тельной.
– Да, вашему брату не везло с женщинами-композиторами. Но неужели он не понимает, что не все женщины такие!
– Если б вы только знали, сколькие из них смеялись над его уродством, вы бы не говорили столь уверенно. – Он тяжело вздохнул. – Увы, но Ричард всегда выбирает именно тех женщин, которые его презирают или, хуже того, губят. Поэтому-то он в них и разуверился. Сейчас он считает женщин лживыми, злобными существами, которые идут на все, лишь бы получить то, что им нужно.
– А как же ваши сестры?
Ему пришлось пойти на попятную. Да, он немного преувеличил, но для ее же пользы.
– К сестрам Ричард относится прекрасно, но считает, что они любят его лишь потому, что он их брат. Они поддразнивают его за излишний пессимизм. – Себастьян улыбнулся. – Думаю, в глубине души ему это нравится, но тем не менее он с ними весьма строг. Кроме того, ни одна из них не наделена музыкальными способностями, так что сестры не могут укрепить его веру в женщин.
Она долго молчала, глядя на огонь в камине. Он любовался отблесками пламени на ее лице, на волосах. Почему из всех ее достоинств общество готово признать лишь красоту? Богатство, будь оно у нее, тоже шло бы в счет, но талант поможет ей, лишь если она решится выйти из благородного сословия и пополнить ряды художников и музыкантов.
Она была воспитана для другого, но иногда Себастьяну казалось, что в эту жизнь она окунется с головой при малейшей возможности. Отец – единственное, что удерживает ее.
Ему хотелось подойти к ней, обнять, утешить, сказать о том, как ему жаль, что жизнь распорядилась с ней так жестоко. Но он не смел этого сделать. Тем более здесь, в ее спальне. Кто знает, к чему это приведет.
Наконец она сказала:
– Значит, вы считаете, что бесполезно пытаться опровергнуть взгляды вашего брата, поскольку в таком случае ему придется распрощаться с последней надеждой – с надеждой на Генделя.
– Именно так. Я слишком хорошо знаю своего брата – после того, как вы его обманули, он не примет от вас помощи, как не принял бы от меня денег. Он не рискнет вам доверять.
– И что же вы предлагаете?
Она пыталась говорить спокойно и рассудительно, но он видел, как дрожат ее плечи.
– Сегодняшний план удался бы, – заметил он, – если бы нас ничто не отвлекало. Но при вашем знакомстве с моим братом и с Генделем публики не будет. В камерной обстановке все может пройти успешно, надо лишь еще немного подучить вашего отца. Думаю, это возможно. Сегодняшний опыт помог нам увидеть слабые места. Отрепетируем получше, и все у нас получится.
– Значит, мы разыграем представление перед вашим братом, – с горечью сказала она, – пощадим его чувства, и все останется как было. Вы это предлагаете?
Слова ее пробудили в нем дремавшее до сих пор чувство вины. Он рассердился и на себя, и на нее и ответил почти грубо:
– С момента нашего первого разговора ничего не изменилось, Корделия.
Она повернулась к нему, и огонь осветил следы слез на ее лице.
– Конечно, ничего. Мои чувства по-прежнему никого не волнуют.
Черт возьми, неужто она будет обижаться? Он подошел к ней совсем близко, с трудом удерживаясь, чтобы не коснуться ее.
– Неужто вы не понимаете? Именно ваши чувства я и хочу поберечь. Я не желаю, чтобы брат мой оскорбил вас резким словом, я не желаю, чтобы вы, раскрыв свой обман, лишились возможности дополнительного дохода, который получали бы, издавая у него свои сочинения.
Она не сводила с него глаз.
– Мой ли это будет доход? Или доход моего отца? Вы обманывали меня, не так ли?
– О чем вы? Как я вас обманывал?
– Вы обещали, что, если я сделаю, как вы простите, лорд Кент будет издавать мои сочинения под моим именем. Вы сказали, что он возьмет меня под свою опеку и я действительно стану композитором. Вы говорили так, чтобы убедить меня поехать с вами. – Голос ее дрожал. – Но вы лгали. Ваш брат никогда не станет меня опекать. Он по-прежнему будет издавать мои сочинения под именем отца. Опекать он будет сельского священника, но не меня.
Себастьян прикрыл глаза и выругался про себя. Он совершенно забыл о том, что говорил в Белхаме, когда ее уговаривал.
– По правде говоря, я не знаю, как поступит Ричард, если план наш удастся и Гендель согласится помочь, – сказал он, заставив себя взглянуть на нее. – Когда я говорил, что смогу убедить его издавать ваши сочинения, я… я надеялся, что из благодарности он согласится пересмотреть свое отношение к женщинам и выразит эту благодарность соответственно.
Она гордо вздернула подбородок, губы ее дрожали.
– И что же вы собирались делать в противном случае?
– Заставить его поступить правильно. Я не лгал вам! Я только допускал некоторое развитие событий, уверенный в том, что мое мнение значит для него много. И по-прежнему уверен, что это удастся, но лишь в том случае, если до встречи с Генделем мы не будем открывать Ричарду правду.
Она отвернулась и сказала устало:
– Допускал… лгал… это одно и то же.
– Сейчас я не лгу, Корделия. И доказательством тому мой рассказ. Теперь вы знаете, что именно ждет вас в Лондоне. – Он помолчал, решая, продолжать дальше или нет, но решил все же сказать: – Не поздно еще вернуться в Белхам. И тогда у вас с отцом все будет по-прежнему.
Она отвернулась и сказала с мрачной улыбкой:
– Едва вы раскроете брату всю правду, он придет в ярость, и я лишусь издателя.
– Пресвятая Дева! – Он схватил ее за руку, развернул к себе. – Вы действительно думаете, что я способен на такое? Что вы мне совершенно безразличны?
Она посмотрела на него серьезно и печально. В глазах ее стояли слезы.
– Если бы я была вам небезразлична, Себастьян, вы бы понимали, что я испытываю, когда мою музыку приписывают отцу.
– Кажется, я понимаю это, ангел мой.
Она с трудом вздохнула.
– Как вы можете это понимать, ведь вы даже не представляете себе, что такое сочинять музыку. Собирать в себе боль всех утрат, а потом изливать ее в мелодии. И искать в душе своей кристальные ключи радости. – Она перешла на шепот. – Просыпаться глухой ночью, когда музыка переполняет тебя и кажется, ни времени, ни нот не хватит, чтобы записать ее. – Она склонила голову. – Если бы вы понимали, как это бывает, вы знали бы, как я страдаю, когда признание получает мой отец, который не в силах оценить и трели соловья.
Себастьян не мог больше себя сдерживать. Рука его легла на ее плечо. Как он хотел утешить ее!
