– Не будем терять времени. Говори.
И девочка, перекидывая волосы через плечо, оборачивается спиной.
– Будь добр, верхние пуговицы.
Взгляды, некогда ласкающие коньячный стакан, обращаются к Луне. Плечи у ее желтого платья приспущены, позвонки выглядывают сквозь расстегнутый ворот. Сколько их можно пересчитать за те секунды, что я поднимаюсь, подступаю и застёгиваю неподдающуюся пару пуговиц?
Поправляю плечики и констатирую окончание действия.
– Спасибо, Гелиос, – благодарит девочка и разворачивается на носках, вновь обращаясь к гостям лицом. – Рада приветствовать вас.
И, словно бы, ожидает чего-то. Первым догадывается бог Воды: поднимает сморщенное под пустынным солнцем тело и кивает. Луна бросает снисходительную улыбку, а на оставшихся в креслах пренебрежительно ведёт бровью. Я касаюсь её талии и прошу обождать в саду: подоспею непременно.
– В этом дело, – говорит Бог Воды и виновато прячет глаза.
– О чём ты?
Молчит. Молчит, а я велю договаривать.
– К Полису дошли вести, что значимый бог избрал себе жену.
– Все боги избирают себе жён и мужей.
Отвожу суть беседы, хотя понимаю мысль, к которой подводят бедолаги, неспособные плюнуть правду в лицо. И к чему оно им?
– Но не все провозглашают их равными божествами. Теперь каждый желает стать равным.
Кусает щёки изнутри: утаивает.
– Что ещё?
– Такой же резонанс произошёл, когда пожаловал Хозяин Монастыря и заявил равные права.
Тогда люд удалось убедить в том, что Ян был рождён богом; слабые умы с радостью впитали легенды о потерявшемся мальчишке в чертах грязного Полиса: порочные улицы и блудницы на площади Девы Мари воспитали в нём истинного бога земных удовольствий.
– Вы прибыли знакомиться или предупредить о чём-то? – вопрошаю я.
– Второе, – говорит бог Воды. – Только скажи: армии двинутся к Полису, войны отвлекут незрелый люд, мор одолеет их неверующие сердца, мёд растечется по венам и мыслям.
– Не стоит, – улыбаюсь я. – Мы справимся, как справились тогда.
– Тогда мы лишились клана Солнца.
– Это не связано с появлением Хозяина Монастыря.
– Разве?
– Не связано.
– Во что ты веришь и что является правдой бывает различно, Гелиос. Тебе ли не знать.
– Мы справимся.
Ещё недолго компания занимает беседы и отнимает пару бутылей горчичного. Провожаю гостей и обращаюсь к Луне, что сидит на качелях и горделиво отводит взгляд.
– Не получается.
Хмыкает и отворачивается.
– Не получается у тебя обижаться, солнце.
Она в секунду улыбается и забирается в объятия, заявляет об одиночестве и потраченных впустую часах: отвлекает, видит серьёзность на лице.
– Нам есть о чём беспокоиться? – аккуратно спрашивает девочка.
Спешу утешить:
– Всё хорошо, Луна.
Каким богам следует молиться, чтобы наше спокойствие не нарушили? Вот только юное сердце всегда созывает беду.
– Я могу простить тебя за поцелуй и ужин.
Разве перед таким устоишь?
Поддерживаю: предлагаю – дабы исчерпать вопрос окончательно – внести в список всепрощения ароматную ванну. Глаза девочки загораются: она обожает растирать кожу щербетом и купаться в маслах, а я обожаю кусать щербетом натёртую кожу и слизывать маслом напитанные крупицы пота. Набираю ванну и готовлю ужин; ко мне спускается демонница. Шлицы обнажают распаренные, отдающие краснотой бёдра, голые плечи заставляют тонуть в ямочках ключиц.
– Вот это ароматы! – объявляет девочка (не могу называть её сейчас девочкой; превалирующая женственность не позволит оскорбить её даже мелочным «девушка»; проходит и замирает. – Что на основное блюдо, а что на десерт?
Издевается. Как всегда. И основным блюдом, и десертом могла служить только она. Показательно открываю чашу: овощи с травами; в воздух взвинчиваются ароматы мускатного ореха, корицы и имбиря, мёд стекает со спелых раздавленных плодов.
– А мидий не будет?
Луна пожимает плечами. Мидии стали позывным, аргументирующим дальнейший досуг без одежды.
– Не нужны, – говорю я.
– Кому как.
И вновь жмёт плечиками.
– Не нужны.
– Я попробую.
Всё с ней было игрой.
Луна подхватывает раздробленный шоколад с десертной тарелки и прикусывает ломтик. Отмечает:
– Горький.
– Не просто так.
Улыбаюсь и ухаживаю: склоняюсь над плечом, будоражащим неприступным благоуханием, поправляю комплект посуды и сажу девочку за обеденный стол. Луна забрасывает ногу на ногу и накладывает салат: распустившиеся шлицы скребут нутро; ни о какой еде думать не получается – лакомый кусочек сидит напротив.
– Держи.
И Луна протягивает миску. Подводит:
– Выглядит аппетитно.
– Согласен.
– Благодарность повару, сегодня он искусен, – улыбается девочка и под конец ужина бросает на опустелую тарелку салфетку. Выдаёт себя окончательно.
– Смею передать что-либо? – поддерживаю я.
– Да, есть кое-что.
–
Говори.
Луна отодвигает посуду и заползает на стол, коленями прижигает каленое стекло и ловит раскаленные губы. Хочу стащить и утащить её, но девочка бегло отстраняется и спрашивает, понятен ли посыл сообщения.
– Концовка немного размыта, – говорю я. – Повторишь?
– Запоминай.
И она опять целует.
Умеет сводить с ума – в секунду. И так же через секунду отстраняется и делает безучастное лицо. Напоминает Джуну… Помнится, колючесть и ядовитость сестры в некоторые моменты удручала. Для женщин кусаться сутки напролёт – отталкивающее явление. А потому старшая сестра всё еще не связала своё имя с иным кланом. Потенциальные женихи боялись её и после знакомства терялись.
– Я хочу отношений с тем, – говорила она, – кто в отношениях будет большим мужиком, чем я.
И смеялась.
– Потому ты одна.
– Почему один ты? – язвила сестра, хотя ответ знала (просто не позволяла себя обижать).
– Не кусайся, Гелиос не пытается тебя оскорбить, – вмешивалась Полина.
– Конечно, Гелиос вообще не пытается что-либо сделать, – морщилась Джуна. – Тебя устраивают отъезды младшей сестры в бордель?
Она знала, что конкретно нанесёт больший удар. Всегда знала и пользовалась этим.
