беспричинного гнева. Но сейчас она по-настоящему опустошена, и это заставляет меня забыть даже о поводе этой вечеринки.
Ник закрывает лицо руками, я слышу его приглушенный хрип отчаяния. Здесь все всё понимают, кроме меня.
— Моя мать вчера вернулась домой, — говорит Стелла мне и вдруг начинает улыбаться, от этого мне хочется провалиться сквозь землю. — Пол ночи она распиналась, говорила, как хочет вернуться к нам. И мы готовы были принять ее. Мы с папой будто сошли с ума, мы поверили ей. А она… Сегодня утром, пока мы спали после ее ночных душераздирающих покаяний, она ушла, прихватив с собой все сбережения отца и деревянную шкатулку, что подарила мне в детстве. Теперь она ушла навсегда.
Голос Стеллы затихает, и мы с Ником невольно беремся за руки. Мы сидим в жуткой удушливой тишине и не смотрим друг на друга.
— Я бы отдала многое за то, чтобы моя мать куда-нибудь ушла, — неожиданно для самой себя говорю я и громко смеюсь.
Мой смех передается и остальным, и вот мы уже сидим на полу и хохочем, как сумасшедшие. Гнетущая тишина исчезает, и остаемся только мы: три сбитых с толку подростка и громкий самозабвенный смех. Как бы это не было удивительно, этот момент — лучший за весь сегодняшний странный день.
Глава 67. Ли
И снова большая перемена. На мне белая официальная рубашка и черная юбка-карандаш. Я стою, выпрямив спину, и смотрю на компанию парней. Они увлечены каким-то журналом, смеются, тычут пальцами в страницы, кое-кто краснеет. Ясно, что это за журнал.
Чувствую запах цветочных духов, точно знаю, кто приближается.
— Собираешься уронить тетрадь? — насмешливо интересуется она.
— Даже не думала, — сухо отвечаю я и перевожу на нее взгляд.
Она не накрашена, выглядит по-весеннему свежо, на щеках легкий румянец, волосы собраны в тугой коротенький «хвостик».
— Кое-что не изменится никогда, — говорит Стелла и указывает головой в сторону кучки девчонок.
Да, они пялятся. Они всегда пялится, что уж тут поделаешь. И да, от их взглядов по-прежнему пробегает по спине холодок.
— Такова жизнь, — улыбаюсь я.
Однако Стелла не совсем права. Теперь их взгляды выражают не только удушливую зависть. Тут есть и кое-что другое. Презрение. Насмешка. Разочарование. И не мудрено. Одна из нас — сумасшедшая дочка директора, что пыталась спалить школу (хоть это и слух, брошенный, точно кость собакам, многие считают своим долгом показать, что они знают). Другая — бывшая звезда школы, что утратила свою популярность благодаря роману с простым смертным. И это уже обо мне. Как оказалось, восхищать всех парней школы может только одинокая, вернее, неприступная девчонка, которой начихать на всех представителей мужского пола и их знаки внимания.
Они думают, что я совершила оплошность, влюбившись в Ника. Они убеждены, что я что-то потеряла, и они невольно получают удовольствие. Им приятно, что их страдания были вознаграждены. Кто-то меня перещеголял, сместил меня с трона. Они не знают, что я сама сделала выбор. Пусть и дальше остаются в неведении. Мне больше не нужно им что-то доказывать. И от этого осознания я улыбаюсь.
— Посмотри, ну, глянь! — Стелла радостно пихает меня локтем в бок. Я, шутя, отвечаю ей тем же.
Она хочет, чтобы я оценила того, кто занял мое место. Диана раньше была серой мышью, но с ней что-то произошло. Теперь она носит мини-юбки и кофточки с безобразно глубокими вырезами. Она замирает возле стайки мальчишек и с изяществом выгибает спину, будто бы потягиваясь, будто бы внезапно решила размять мышцы. Журнал выпадает из рук парней. Он им больше не интересен. Я специально кошусь на кучку девчонок, их взгляды прикованы к ней, к Диане. Внимания к нам больше нет. Это на удивление приятное ощущение — быть не у дел. По выражению лица Стеллы она со мной согласна.
Ко мне на плечи ложатся чьи-то руки, и я не без труда отрываю взгляд от стройных ножек Дианы. Не стану лгать, ее манипуляции заставили и меня глазеть на нее, не отрываясь. Она — молодец!
Поворачиваюсь к Нику. Его глаза блестят, ему не терпится что-то сказать.
— Ну, что у тебя? — не выдерживаю я, и он целует меня в кончик носа.
Стелла кривится и легонько шлепает его по бедру.
— Фу, — морщится она, — гадость.
— Не боись, — подмигивает ей Ник, — твой ухажер уже несется к тебе.
Я удивленно смотрю на Стеллу. Это еще что за новости? Она смущается, теребит волосы, закусывает губу.
— Быть не может! — выдыхаю я. — Эдик?!
— Знаю, знаю, — отмахивается она, — глупо, конечно. Но он уже всю мою комнату завалил цветами. Причем моими любимыми. Ума не приложу, как он узнал!
Ник причет глаза, но доволен, как кот, своровавший сметану. Я ухмыляюсь. Эдик и в правду ведет себя странно. Думаю, Стелла действительно ему нравится, раз он так отчаянно пытается заполучить ее расположение. Пусть это даже никуда не приведет, здорово, что она решила дать ему шанс.
— Пойдем, — тянет меня за рукав Ник.
Мы двигаемся по коридору размеренным шагом. Его рука обвивает мою шею, и я почти что перестаю дышать. Раньше я смотрела на подобные парочки с раздражением, но сейчас ругаю саму себя. Я же не знала.
Мимо проносится директор, как всегда, с горящими глазами. Он останавливается чуть дальше нас, поворачивается и смущенно улыбается.
— Вечером все в силе? — тихо спрашивает он, и Ник отвечает ему многозначительным кивком.
— Что в силе? — через минуту уточняю я.
— Кажется, они сегодня собираются сделать какое-то объявление, — таинственно выдает Ник.
Я хмурю брови, лицо напрягается.
— Расслабься, — просит Ник, — все ведь хорошо.
— Не могу привыкнуть, — бормочу я, — к тому, что моя мать… и Антон Николаевич. Боже. По-твоему, это нормально?
— По-моему, они влюблены, — говорит Ник и прижимается губами к моей щеке, я отстраняюсь.
— Они прячутся по углам, как подростки, — протестую я, — делают вид, что никто ни о чем не догадывается. Это не похоже на что-то серьезное.
Ник даже останавливается, смотрит на меня с подозрением и успокаивающе говорит:
— А ты бы как вела себя в их возрасте? У них дети, обязательства. Им тоже сложно. Возможно, даже сложнее, чем вам со Стеллой.
Я корчу недовольную мину. Ник, как всегда, прав. К тому же мама заметно изменилась. Помню наш долгий разговор в ночь перед тем, как я должна была уехать в интернат. Что интересно, говорила, в основном, я. Из меня лился грязный поток из всех обид и подавленных чувств, я обрушила на мать всю боль,
