В предложении «Поразмыслите, что бы вы хотели написать на надгробном камне» нет ничего нового. И все же как часто вы обсуждаете это с теми, кого любите? У меня была уникальная возможность побывать на собственных похоронах вживую, и это заставило меня думать на совершенно новом уровне. Мои друзья устроили это для меня вместо вечеринки на сорокалетие. В итоге я скорее узнал о том, что значит быть любимым, чем услышал какие-то новые слова, которые мог бы поместить на надгробие.
У нашего сердца есть две основные функции. Одна половина готова приветственно принимать кровь, богатую питательными веществами, прокачивать ее через легкие, чтобы снова насытить кислородом. Другая половина задумана для обратного: выкачивать насыщенную кровь, распределяя ее с исключительной точностью и силой. Сердечные приступы случаются, когда система идет наперекосяк, когда наша способность давать и получать теряет равновесие.
Болезни сердца – по-прежнему убийца номер один в Америке. Наша культура придает большое значение выражению любви, объятиям, признательности, похвале. Не то чтобы все это практикуют, но оно есть как своего рода культурный императив.
Мы никогда не обсуждаем, не пишем инструкций и не строчим посты в блогах о том, как нужно принимать и дарить любовь, о том, что это тяжкий труд.
Мне оставалось три месяца до моего сорокалетия, когда любовь всей моей жизни и я решили, что нам нужно сделать перерыв – возможно, навсегда. Когда перерыв стал реальностью, на моем эмоциональном горизонте появился другой призрак: предстоящий день рождения. Стоило мне узреть его темную фигуру, как пелена печали перестала перекрывать дождливое октябрьское небо на острове Вашон, где мы прожили вместе три года. Неужели я действительно проведу свой сороковой день рождения в одиночестве? Должен ли я встретить его, размышляя о разорванных отношениях? Неужели эта женщина, которую я считал своей спутницей жизни, ушла окончательно?
Я не фанат рефлексии в одиночестве, так что я сразу разослал всем близким письма по мейлу, попросил освободить этот день в календаре. Я обещал полный отрыв от реальности на все выходные где-нибудь на побережье Северной Калифорнии (однако в детали благоразумно не вдавался). Смогут ли они бросить дела ради меня? К счастью, сорок утвердительных ответов за сутки наполнили мой почтовый ящик, так что я перестал паниковать по поводу надвигающегося одиночества. Неделю спустя я получил ответ от одного из моих самых старых, самых непочтительных друзей – Мэтта Уиггинса.
Он считал, что мы должны почтить мои седины, заставив меня притворяться мертвым в течение нескольких часов, в то время как мои близкие будут рассказывать о своих обидах и произносить хвалебные речи, полные любви. Многие говорят, что хотели бы поприсутствовать на собственных похоронах, и я подумал, что все же попаду в компанию Тома Сойера[68] и Огастуса Уотерса[69].
День, когда я должен был умереть, наступил после вечера, полного застольных бесед и музыкальных представлений, которые кого угодно заставили бы позеленеть от зависти. Я провел его в относительном одиночестве, прерываясь на долгий массаж. Мало ел, часами медитировал в сауне и холодных ваннах, порадовал свое тело ароматическими маслами и оделся в белые струящиеся одежды. Ведь когда еще выпадет шанс подготовиться к собственным похоронам?
Сумерки медленно поползли вверх по холму и, когда я закрыл глаза, меня подвели к тому, что, как я понял, было гробом – к счастью открытым. Шарканье ног и распределение тяжести ясно дали понять, что команда носильщиков стояла по обе стороны гроба. Я смущенно рассмеялся, ощутив, что друзья подняли затею на новый уровень, заказав кедровый гроб.
Меня обдало теплым кислым запахом виски. Я улыбнулся, думая о бутылке, которая, я уверен, обошла всех носильщиков. Гроб опустился, сопровождаемый шепотом, и только одна свеча мерцала где-то вдалеке. Я не открывал глаз, но по тусклой темноте под веками понял, что мои друзья прячутся в тени.
Кэти Максвелл нарушила неловкое молчание, напомнив, что мы находимся на земле, принадлежавшей индейцам племени мивок, и что недавно она организовала похороны старейшины племени – в этом самом месте. Она дала понять, что выбрала элегантный ритуал мивок в качестве модели для нашего мероприятия. Когда Кэти упомянула мое имя, одна моя подруга разрыдалась не на шутку. Это были те болезненные рыдания, которые редко услышишь даже на настоящих похоронах.
Следующие несколько часов я провел неподвижно, словно опавший лист. Правда, я не мог сдержать слез, которые собирались под веками большую часть времени. Сначала люди говорили о том, откуда они меня знают. Боль утраты чередовалась с беспощадным юмором и искренностью. Затем последовали жалобы и хвалебные речи. Высказанные обиды были реальными, пронизанными болью, и за каждую из них я был благодарен. Я обнаружил, что легко могу переварить любые высказанные эмоции, моменты недопонимания и сожалений. Я увидел, в каких аспектах мои отношения с друзьями подвергались угрозе, как они видели меня, перед кем я должен извиниться, а кому – открыться с большей щедростью. Я знал, что когда выйду из гроба, то смогу отполировать каждую душевную связь, пока она не заблестит, как новая.
Что меня действительно выбило из колеи, так это любовь. Невыносимая, неподдельная, полная искренности, льющаяся из уст людей, которыми я восхищаюсь больше всего. Это было просто чересчур: я чувствовал жар при каждом движении, моя кожа горела, и мне негде было спрятаться.
Эти люди любили меня. Я открыл им свое сердце, они видели все мои страхи и проблемы – и все равно любили меня.
Я не мог уклониться, не мог переключить канал, не мог даже покраснеть или поблагодарить их. Я должен был просто лежать и принимать их любовь.
И тут меня осенило.
Если я не знаю, как правильно принимать любовь, тогда что я могу знать о том, что значит жить? Я пользовался только одной стороной сердца, заботясь о людях (и избегая тех, кого я больше не хотел любить). Я нарастил массивные сердечные мышцы – односторонние и подверженные опасности. В тот день я не придумал эпитафии для своего надгробия, но этот странный подарок принес мне четкое понимание: нам следует сосредоточиться на принятии любви. Размышления о смерти снова не породили во мне ужаса перед будущим. Вместо этого они указали, как следует строить настоящее.
Таковы были мои выводы после своих прижизненных похорон. В более широком смысле, полагаю, можно заключить, что проведение подобного мероприятия – это возможность роста и развития, которые для каждого человека будут разными.
Мне повезло, что я смог встать из гроба в конце дня. Многие люди, решившие посетить собственные похороны, делают это, потому что знают, что скоро умрут, и, черт возьми, хотят присутствовать на собственном чествовании.
