— Я хотел извиниться, Люба. За то, что в первый день прикопался к вам.
Захожу на кухню и вижу идиллию: Тамара Петровна готовит обед, Илюха сидит в кресле и ложкой уминает кашу. Стаси не хватает, и это меня угнетает.
— Всё в порядке, Вартан Самвелович. Я не держу обид, меня радует, что даже в такой ситуации и таком горе безопасность ребёнка была для вас на первом месте. Няня действительно чужой человек, а некоторые родители не проверяют даже должным образом, сдают детей, ответственность с себя снимают, и как хочешь. Вы молодец. Я рада, что этому славному карапузу так повезло с родителями.
Она снова с улыбкой смотрит на моего парня, который уплетает за обе щёки кашу. Его не трогает и не отвлекает.
— Что говорят врачи про Анастасию Викторовну, Вартан Самвелович? — с тревогой спрашивает Тамара Петровна.
Она плачет по хозяйке втихаря каждый день.
Впервые за эти дни проявляю чувства и обнимаю женщину, потому что слов нет. И чем утешить, тоже не знаю.
— Люба, сделайте нам чай, а вы, Тамара Петровна присядьте и просто поговорите с нами, успеете свои поварешки проверить.
Отбираю у женщины полотенце и усаживаю ее на стул.
Женщина растерянно оглядывается на плиту, словно не сразу понимает смысл моего предложения. Садится, Люба заваривает нам что-то, по запаху больно напоминающее успокоительный сбор.
— Ваша жена сильная маленькая женщина, верю, что справится, — говорит так, словно сама себя пытается в этом убедить. — Очень любит вас, Вартан Самвелович. Как она закричала, когда подумала, что вас не стало. Такой удар…
Люба ставит перед ней чашку чая и едва заметно качает головой, чтоб Тамара Петровна сменила пластинку.
Затем поворачивается ко мне и ставит чашку передо мной.
— Спасибо, — тут же необдуманно сжимаю чашку ладонями и обжигаюсь, — черт!
— Сёт, — повторяет мой попугай и отвлекается от экрана телевизора, улыбаясь мне.
— Ты повторюха, я знаю, что-то хорошее лучше расскажи. Каша вкусная?
Улыбается перепачканной мордочкой, что и является высшей похвалой повара. Няня подходит с полотенцем, аккуратно вытирает ему ручки и личико. А у меня звонит мобильный. Стасин врач. Не знаю, о худшем или лучшем думать.
— Мы отключили Анастасию Викторовну от аппарата ИВЛ, — звучит жесткий голос в трубке, и мои пальцы сжимаются в кулаки и сердце попускает удар. А врач тем временем продолжает, — она стала дышать самостоятельно. В сознание еще не приходит.
— Я вас понял, скоро буду.
Бросаю телефон на стол и смотрю на три пары глаз, притихли. Видимо весь мой вид их напугал. Черт. Пытаюсь улыбнуться, тянусь рукой к руке Тамары Петровны и сжимает ее похолодевшую ладонь.
— Сама дышит, вашими молитвами, придет в себя, хочу верить.
Чай пьем в тишине, пока Федор Васильевич готовит автомобиль.
— Слушайся наших дам, пацан, я твою мамку пойду умолять вернуться к нам.
Зачем это говорю при всех, не знаю, но я действительно готов молить у нее прощение на коленях за все то, что с нами произошло. Целую Илюху и выхожу из дому.
— У Гурама есть информация по киллеру, вы будете шокированы новостями, Вартан.
— Все потом, Федор Васильевич, не сейчас, с этой тварью потом разберемся.
Едем дальше молча, я мыслями с ней, прошу наконец-то прийти в себя и дать надежду на то, то критическая точка пройдена.
Палата давит на голову, но уже радует то, что сама, все сама делает. Дышит полной грудью, хотя безумно бледная и тощая.
— Привет, родная, — иду к ней и присаживаюсь на стул, беру ее ладонь и целую.
Она не сразу реагирует на прикосновение. А потом вдруг низким, хриплым голосом зовёт:
— Илья…
— Он дома, ждёт тебя, любовь моя, — я не могу сдержать дрожь волнения в голосе, — поскорее возвращайся, нам без тебя плохо.
14Стася
Мне снится странный сон. Я как будто в отеле отца, только на улице лунная ночь, а в отеле ни света, ни тепла, и все номера пустые. Ещё и стекла выбиты. Какая-то ужасная разруха, и я среди руин. Ни выйти не могу, ни понять, что здесь делаю. Будто ищу кого-то, а кого не знаю. И злости нет. Агрессии. Вообще никаких живых чувств. Только апатия. Очень некомфортно. Хожу, толкаюсь в каждую комнату, не понимая, что происходит.
— Заблудилась, любимая?
— Илья?!
Разворачиваюсь резко. От звука его голоса обострились все нервные окончания одновременно. И никого не вижу. Что за шутки я?
— Илья! — зову мужчину, но его по-прежнему нигде нет.
Я в загробном мире? Умерла? Не так я себе это представляла. Я думала, когда умираешь, тебя тут все ждут и встречают с почестями. А я одна, в месте, которое ненавижу, гоняюсь за призраком мужчины, который постоянно от меня слишком рано ускользает.
— Илья, — скулю умоляющим голосом, и в этот момент талию вдруг перехватывают сильные руки.
— Поймал, — смеётся.
Огромный, сильный, дерзкий, такой, каким помню. Я же просто прижимаюсь к нему, крепко обнимая, и плачу. Плачу, выпуская чувства, которые затолкала глубоко внутрь, когда из-за беременности и всего, что последовало, не удалось толком его оплакать.
— Хватит мокроту разводить, тебя сын ждёт.
Поднимаю на него лицо, и брови сходятся на переносице.
Сын. Черт. Точно!
— Как мне выйти отсюда?
— Через дверь, — ухмыляется, как дуре.
Я тепло и мягко улыбаюсь ему в ответ. Я скучала.
Иду к выходу, понимая, что за дверью страшно. И больно. Но там меня ждёт мой малыш.
Толкаю дверь и вздрагиваю вся. В сознании полная каша.
— Пить, пожалуйста, — не знаю, к кому обращаюсь, открыть глаза пока нет сил.
— Стась, я так рад, родная, как же я тебя люблю, — мою руку целуют горячие губы, кожу колет густая борода, — сейчас, только доктора позову, только не уходи больше.
