— Можешь писать, Егорова, — подвигает он ручку и листок бумаги. Кажется, я чувствую горькое разочарование, но раз уж взялась за гуж, то потяну его, рискуя развязать пупок.
— Пиши, пиши, Егорова, — подстегивает Одинцов меня голосом. Каждое его слово, как удар хлыста. — Пиши. Мой ответ будет все равно «нет».
Нет?.. Нет?! Да что он себе позволяет, садист?! Издевается надо мной, не иначе!
46. Много новостей и ма-аленький секретик
Одинцов
— Нет?.. — кажется, до кого-то начинает доходить. Конечно, «нет», моя дорогая. В здравом уме и трезвой памяти я тебя никуда от себя отпускать не собираюсь. Еще чего. Но признаваться сейчас смысла нет. Есть время наблюдать за ней и наслаждаться.
— А почему, собственно, «нет»? Я бы хотела знать. Рабство у нас давно отменено, и ты не рабовладелец, Одинцов! Имею полное право уволиться и свинтить отсюда, куда хочу, хоть в туман!
Я наклоняюсь вперед, бросая мельком взгляд в декольте. Черт. В такие места лучше не смотреть, обходить стороной, а то мозги в кисель превращаются и медленно стекают совершенно в другое место. В глаза. Нужно смотреть в ее бархатные темные глаза.
— А потому, дорогая Лика Антоновна, что вас сюда привел за ручку брат. И попросил взять на испытательный срок. Два месяца. Испытательный срок еще не закончился, а поэтому нет вам смысла скакать, как блоха, по всяким другим местам. Отработайте-ка свои положенные два месяца испытательного срока. Мы пока не готовы расстаться со столь ценным сотрудником.
— Блоха?! — воистину, мозг женщин устроен совершенно по-другому. Из всего, что я ей сказал, она уловила лишь обидное слово. — Да как ты смеешь меня оскорблять!
Она задохнулась от возмущения. Грудь ее шевельнулась. Даже глядя ей в глаза, я все равно уловил этот волнительный момент.
— Не «ты», а «вы». Мы на работе.
И тут ее словно подменили. Лика расслабилась, улыбнулась. Как ногу за ногу не закинула от облегчения.
— А-а-а. Так ты начальника строишь из себя, да, Саш? Так бы и сказал. А то злишься не пойми на что. Я не успеваю за скачками твоего настроения следить. И подстраиваться тоже.
Больше всего мне хотелось впиться поцелуем ей в губы. В эти розовые восхитительные губы, что находились слишком близко от меня. Но нельзя. Пока нельзя.
— Я не строю, Лика Антоновна, я и есть ваш начальник. Самый главный, — с подтекстом, а там пусть думает, что хочет.
Лика на минутку затыкается. Смотрит недоверчиво. Я так и слышу, как у нее шарики и ролики в голове крутятся. Сейчас Егорова думает, что на меня нашло и как с этим бороться. Никак. Это навсегда. Но пугать ее пока не стоит.
— Хорошо, — проводит на рукой по лицу, — что ты от меня хочешь? Отработать два месяца? Ладно, раз уж Гошка попросил, значит обязательно нужно прислушиваться. Он ведь главнее, да? — вдруг хитро щурит она глаза.
Думает, с того конца лазейку найти? Ну уж нет, опоздала, лиса. Я вчера с Егоровым обо всем поговорил и договорился. Он вмешиваться не будет. Так что выскользнуть из моих лап нет никакой возможности.
— Ты остаешься здесь, — перевожу разговор на другое. — Завтра на работу, будь добра, явись на два часа раньше.
Она возмущенно открывает и закрывает рот, и пока не успела выйти на ультразвук, добавляю в голос человечности:
— Завтра приедет фотограф. Снимки для сайта делать. Хочу пригласить тебя на фотосессию.
— А я-то тебе зачем, Одинцов? — никакой субординации, однако. — Какой от меня прок?
— Ты возмущалась снимками на сайте. Тебе не понравились фотоматериалы. Вот и расскажешь, как нужно, чтобы было так. Я вам доверяю, Лика Антоновна, вашему чутью и вкусу.
Она чешет висок. Хмурит брови, кусает нижнюю губу, а затем кивает.
— Ладно. Раньше так раньше, господин босс. Как скажете, Александр Сергеевич. Что еще?
— А еще — прощайся с Щелкуновым.
— Это еще почему? — и грудь выпятила. Зло берет. Сейчас она кинется защищать своего напарника с яростью курицы-наседки. Как же: он же ей путевку «в жизнь» дал, обучает по вечерам и в свободные минуты.
— Потому что ты в торговом зале больше не работаешь. У тебя будет новая миссия. Ты же хотела сменить вид деятельности? Вот как раз получишь стресс по полной программе и никуда ехать, ни перед кем выслуживаться не придется. Все острые ощущения получишь на месте и выше крыши.
— И что ты для меня приготовил, ирод? — кажется, она устала и выдохлась. Слишком я на нее много информации вывалил.
— Об этом поговорим завтра на фотосессии, — решил я ее помучить. Пусть лучше думает о новой должности, чем о других мужиках. — А сейчас, — я посмотрел на часы, — обеденный перерыв начался. Обедать пора.
Лика смотрит на меня немного печально.
— Пирожков хочешь, Одинцов? — спрашивает уютным домашним голосом. И мне необычайно хорошо от ее мягкости и покорности. Ну, почти. Уж кто-кто, а я-то знаю: она сейчас пообедает, и снова у нее энергия появится, чтобы меня убивать.
— С яблоками? — спрашиваю я, давая понять, что все помню, слышу, замечаю.
— И с яблоками тоже, — поднимается Лика со стула и бредет к двери.
Да уж. Нелегкая это работа — завоевать Лику Егорову…
Лика
Я бы его, наверное, перекусила пополам. Вообще не пойму, зачем он ко мне пристал. Издевается? За то, что посмела отказать замуж за него выходить? Или что? Нелогичное поведение. То он женится на мне, то прощения просит и цветы дарит. То сегодня как с цепи сорвался и вообще такое впечатление, что я для него пустое место. Или наоборот? Что-то я запуталась. Собака на сене! И сама не ест, и другим не дает! Это Одинцов!
И я бы с ним поборолась, но в какой-то момент навалилась жуткая усталость. Хотелось плюнуть на все. Что я и сделала. Устала. Хочу есть. Имею право на обеденный перерыв.
Одинцов плелся за мной как привязанный. Пирожков хочет, — злорадно улыбаюсь я и мстительно думаю, что могу угостить всех, а Одинцову не дать. Но через минуту мне становится его жаль: голодный, злой, несчастный. У него проблемы с личной жизнью — это очевидно. Отсюда — и неконтролируемые всплески раздражительности и повышенная козлистость, когда он на подчиненных кидается.
