— О чем ты? — вопит он. — Это же ты все время пьешь!
— О чем я? — отвечает она на его вопрос. — Я о том, что моя жизнь без тебя была бы лучше. Моя жизнь была бы лучше, если бы ты не родился.
— Прекрасно, — говорит Тео. — Я уйду жить к папе.
Он одевается в школу и изо всех сил хлопает дверью, а после уроков приходит домой, и ни Марго, ни он не разговаривают.
Поворотным моментом в жизни Тео был не тот, когда Марго объявила, что лучше бы он не родился. Он уже не раз слышал подобные заявления. Нет. До поворотного момента Тео еще предстояло пройти некоторый путь, но в начале этого пути был вид Марго, отчаянно ищущей водку. Несмотря на умозаключение, что его мама — пьяница, что она психованная и о чем вообще думал папа, когда женился на ней, несмотря на все это, Тео не давал покоя вопрос: что такого хорошего в водке, раз она ищет ее, как эликсир вечной юности?
А когда в возрасте десяти лет ему предложили открытую бутылку «Джека Дэниелса», пришел и ответ.
Он все понял.
А поняв все, он пустился в беспробудное пьянство. И посреди пьянства драка с парнишкой помладше. Парнишкой помладше, носящим нож. Нож, который перекочевал в руку Тео. Нож, который очутился в животе того парня.
Поэтому по решению Нью-Йоркского департамента по делам несовершеннолетних Тео на месяц направили в исправительное учреждение для молодых преступников. Молодых преступников, имевших в послужном списке изнасилования и тяжкие телесные повреждения и продолжавших практиковать все это на заключенных. Тео стал одним из таких заключенных.
Я узнала это от Джеймса. Он вернулся с Тео месяц спустя, лицо у него было как засохшее дерево, а крылья истекали кровью. А когда я посмотрела на Тео, то заплакала вместе с Джеймсом. Вокруг бронзовой, мерцающей ауры Тео была зазубренная броня боли, такая плотная и тяжелая, что он словно сутулился под ее весом. Приглядевшись повнимательней, я заметила странные щупальца, тянущиеся от брони внутрь, прорезающие ауру и доходящие до самого сердца. Вокруг Тео будто обернулся тугой парашют, притянутый ремнями к его душе. То была самая худшая эмоциональная крепость, какую я когда-либо видела: Тео сделал себя узником собственной боли.
Он не разговаривал с Тоби несколько дней. Он свалил в своей комнате вещи, потом достал из ящика кухонного стола ножи для мяса и спрятал их у себя под кроватью. Когда позвонил консультант-психолог, Тео пригрозил выпрыгнуть из окна, если тот попытается с ним поговорить.
В ту ночь я наблюдала, как кошмары Тео наполняют его спальню. Свежие воспоминания о тех, кто напал на него в исправительном учреждении. Два мальчика, бьющие его под дых кастетом, тайно переданным с воли. Еще один парень постарше, держащий голову Тео под водой до тех пор, пока тот не потерял сознание. Тот же самый парень, всю ночь закрывающий подушкой его лицо. Тот же самый парень, насилующий его.
И как будто этого было недостаточно, параллельные миры закручивались в спираль среди роя ночных кошмаров — вспыхивающие образы Тео, ставшего мужчиной, его тело испещрено татуировками, на обоих запястьях — свидетельства того, что он не раз пытался покончить с собой. Сначала я с облегчением увидела, что Тео находится не в тюрьме. Но потом я наблюдала за тем, как он засунул за пояс брюк пистолет, открыл багажник своей машины и помог другому человеку вытащить оттуда тяжелый мешок для переноски тел. Когда мешок дернулся, Тео вытащил пистолет и выпустил в него четыре пули.
Броня, которую он создал, больше не была его второй кожей: она превратилась в его живое оружие.
Что бы вы сделали? Разве тут важен вопрос цены?
Я вышла на ночной воздух, добралась до конца квартала и позвала Грогора.
Тут же в тени появилась пара ног. Он шагнул вперед с серьезным лицом, глаза его были пронзительны, как клинки.
— Скажи мне почему.
— Почему — что?
— Почему ты передумала.
Я уставилась на него.
— Мне нужно на какое-то время снова побыть Марго, чтобы исправить кое-что. Просто назови свою цену.
— Мою цену? Я разве торговец?
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Грогор придвинулся ближе, так близко, что я смогла разглядеть вены на его шее, покрытые щетиной морщинки, расходящиеся от скул. Он так походил на человека.
— Думаю, слово, которое ты ищешь, — «возможность». Чтобы стать смертной на некоторый срок и успеть сделать то, что нужно сделать, тебе придется воткнуть затычки в обе эти штуки. — Он показал на мои крылья.
— И как это сделать?
— Я был бы глубоко польщен. — Грогор прижал руку к груди и низко поклонился. — Их нужно запечатать, или, выражаясь иначе, их следует отлучить от вечности, которая течет перед престолом Бога, дабы Бог не мог больше видеть, что ты затеваешь. Так ты получишь возможность изменить то, что следует изменить. Понимаешь?
— Давай, Грогор. Что еще?
Грогор изобразил замешательство. Я пристально смотрела на него. Он отвел взгляд и пожал плечами.
— В зависимости от твоего положения есть риск.
— И каков он?
Грогор помолчал.
— Что, как ты считаешь, подумает Бог об одном из своих ангелов, собирающихся нарушить правила?
— Я могу никогда не увидеть Небес.
— Ты можешь никогда не увидеть Небес. — Он очень медленно зааплодировал.
Но и Тео тоже.
Думаете, я хоть немного колебалась?
22. Семь дней
И вот, точно Золушка, вышедшая из своих лохмотьев и одевшаяся в бальное платье, я вышла из своего голубого облачения — в реальное время.
Я позволила Грогору положить горячие пригоршни смолы из котлов ада на мои крылья, а потом, когда вода перестала течь и ко мне вернулась способность чувствовать, я завопила от боли, ощутив на коже горячую смолу. Я задрожала, почуяв влажный холод плиток ванной комнаты под своими босыми ногами, а потом споткнулась, ошеломленная весом собственного тела, как будто на меня с большой высоты прыгнул слон.
Не так грациозно, как Золушка. Но я потеряла хрустальный башмачок.
Или, по крайней мере, свое голубое платье. Как только я разделась, оно съежилось и превратилось в маленький драгоценный голубой камень. Я спрятала его в комоде Марго. Я уже стала шпионкой в человеческом мире. Мне придется заметать следы всего, что я сделала, пока не выполню то, за что взялась. А именно: не восстановлю отношения с Тео, не залечу его раны. Может, с моей стороны это было самонадеянностью. Но я верила, что, несмотря на тяжелый провал в первом заходе, вторая попытка быть его мамой поможет мне пролить бальзам материнской любви на его боль. И может быть, я смогу запустить долговременный план, чтобы пробудить в Марго осознание того, что она нужна Тео, чтобы она поняла его беззащитность и страдания.
