После стало проще: ночные крики стали слышаться всё реже, а после и вовсе стихли. Артур успокоился. Или научился жить с тем, что так мучило его ночами. Примирился со своими демонами и снова накинул не них строгие ошейники, заставил мирно спать у своих ног.
Мы много разговариваем. Я рассказываю Артуру то, о чём старалась не помнить. Или о том, что наоборот очень сильно помнить хочется. О родителях и своём детстве, о тёте Тане, любимой книге и сорте мороженого. О доброй собаке, которая жила в нашем дворе и однажды привела аж шестерых щенков! Вот радости нам ребятне было.
Я всё ещё крашусь в рыжий — мне нравится этот цвет. С ним я кажусь себе живой и красивой, яркой. Ношу короткие юбки. Артур каждый раз бледнеет и скрипит зубами, когда на меня обращают слишком много по его мнению внимания. В такие моменты я становлюсь на цыпочки, глажу его по плечу и говорю тихо-тихо, только для него одного: "Не надо, Крымский. Я никуда не денусь".
А ещё я лечусь. Уже три месяца несколько раз в неделю я езжу в хорошую клинику, где мне раз за разом делают анализы, прописывают новые и новые препараты. Для меня составили правильную диету — я даже два килограмма набрала! — и теперь во всём слушаюсь милую Ольгу Николаевну. Советуюсь по любой мелочи, обо всём рассказываю, много гуляю и напитываюсь позитивом.
— Вы, Златочка, ещё очень молоды и совсем небезнадёжны, — всякий раз повторяет Ольга Николаевна, и её красивая кисть с длинными тонкими пальцами ложится на мою. — У вас обязательно будут дети. Столько, сколько захотите.
— Мне двадцать семь, — смеюсь, — не такая уж и молодая.
— О боги, это ведь самый прекрасный возраст! — улыбается шире и снова углубляется в мою медицинскую карту, шуршит листочками с назначениями и внимательно просматривает результаты анализов.
За три месяца эта добрая и очень умная женщина с холодными руками стала мне родной, и я всё чаще приношу с собой коробочки того самого зефира ручной работы. Мы пьём чай в маленькой комнате при кабинете и болтаем о всяком.
— Ты хорошая девочка. Пусть всё будет хорошо, — благословляет меня при прощании, а я готова плакать от того, как много в мире хороших людей.
А однажды она сказала:
— Златочка, не хочу обнадёживать раньше времени, случай непростой, но наметилась позитивная динамика. Если будет продолжаться в том же духе, то очень скоро лечение можно будет официально назвать успешным. Для этого есть все шансы.
Я хожу на УЗИ, делаю специальную гимнастику, медитирую и составляю карту желаний. На ней большой дом в лучах летнего солнца, просторный двор, покрытый изумрудной зеленью, мотоцикл у ворот. Чуть поодаль я наклеила изображение высокого мужчины в светлом пиджаке, а рядом парочка пухлых детишек. Артур любит касаться пальцами этой глупой картинки, а его губы дрожат в мечтательной улыбке.
— Я ничего не смогу тебе дать, — сказал он, когда впервые увидел моё “творчество”. — Мне иногда кажется, что лучше бы я тебя отпустил. Прогнал.
— Но ты не прогнал. Не смог.
— Не смог… Злата, ты действительно хочешь всего этого… со мной? Вот с таким, какой я есть?
— А ты хочешь этого со мной?
Я коснулась рукой картины, обвела по контуру фигурку одного из малышей, а в горле комок встал.
— Я ничего этого без тебя не хочу. И никогда не мечтал, даже не думал обо всех этих лужайках, горластых детях, всём этом. Но с тобой это всё приобретает смысл. Такой ответ тебя устраивает?
Артур часто ворчит. Он тяжёлый, трудный. Его глаза нет-нет да впиваются в окружающий мир настороженно, но Крымский тёплый и близкий, родной и… любимый. Да, именно любимый.
Я поняла, что не хочу жить без него в тот самый момент, когда он ворвался, испуганный, в дом Романова. Именно в тот момент моё сердце наконец-то успокоилось и стало биться ровно и размеренно.
Я еду в такси. Артур как всегда занят своими важными делами, и я наконец-то решаюсь сделать то, что мне нужно. Мне нужно закрыть этот гештальт, иначе мучает. Мне необходимо выговориться, высказать.
Я знаю, что меня услышат — верю в это. А если во что-то очень сильно веришь, оно обязательно становится реальностью.
— Вас подождать? — интересуется таксист в явной надежде гарантированно заработать в два раза больше.
— Да, пожалуй. Я недолго.
Толкаю дверцу, надеваю солнечные очки, а низкое октябрьское солнце всё ещё яркое, почти не согревает. Кутаюсь в чёрное пальто, поднимаю повыше воротник и иду туда, где уже несколько месяцев как нашёл пристанище мой бывший муж.
Что-то ведёт меня вперёд, потому что нахожу его могилу безошибочно и даже не плутаю по узким тропкам старого кладбища.
Зачем я сюда приехала? Захотелось — вот такой вот немудрёный ответ.
На могиле Романова простенький камень и никакой зелени. Рыжеватая земля, пыль и запустение. К нему некому ходить и, вполне вероятно, я первая и единственная, кто решился сюда наведаться.
В первый и последний раз.
— Привет, Коля.
Я кладу на гробничку два кроваво-красных цветка и касаюсь рукой тёплого камня. Тишина, покой и дымка по воздуху плывёт.
— Оказывается, я так мало знала о тебе, Коля, но… Артур многое мне рассказал. Даже, наверное, больше, чем себе самому. Чем кому бы то ни было.
Тишина вместо ответа, но мне и не нужны сейчас чужие слова. Перед глазами, даже закрывать не нужно, стоит бывший муж. Смотрит, по привычке склонив голову набок, серьёзный и умиротворённый, что ли.
— Знаешь, я… я не то чтобы тебя простила, но я хоть немного тебя поняла. Представляешь, Романов, мы знали друг друга почти семь лет, пять из них были женаты, любовь сменилась ненавистью, причинила самую страшную боль. Так долго мы оставались чужими друг другу. Но вот ты умер и стал чуточку ближе и понятнее. Хотя бы потому, что ты оказался братом человеку, которого я полюбила. Видишь, теперь я знаю, что такое любовь. Это забота, это счастье видеть человека рядом, желание стать чуточку лучше, покой и радость. И отсутствие страха.
Достаю из сумки пачку сигарет — купила по дороге сюда. Любимые Романова. Достаю одну, руки дрожат, но мне всё-таки удаётся высечь из зажигалки пламя. Дымок курится, стремится вверх, и я кладу "прикуренную" сигарету на бортик простенькой гробнички.
— Тебе не нужно моё прощение, я знаю это. Да и я не могу простить. Никогда не смогу, хотя и получается забыть. Ты — прошлое, отравленное и гнилое, но прошлое. Теперь окончательно закрою туда дверь. Прощай, Коля. Надеюсь, тебя там жарко.
И ухожу, так ни разу и не оглянувшись. Действительно свободная, сбросившая годы со своих плеч, утопившая тоску в радостном предвкушении чего-то очень хорошего, что ждёт меня в будущем.
Я ныряю в тёплое нутро автомобиля, достаю из сумки телефон и нахожу номер абонента, к которому тянусь всем сердцем.
Я люблю тебя, Крымский. Просто знай об этом.
